30 мая. Село Ляминское
С великой радостью записываю: позавчера, 28 мая, Почашево взято 22-м Кизеловским горным полком нашей Особой бригады!
Полк до этого стоял в резерве и как следует отдохнул. Но главным, на мой взгляд, оказалось не это. Главное — удар был нанесен дружно, смело и умно. Два батальона зашли белым в тыл и только один бил с фронта. Прежде все полки наступали в лоб, да и согласованности не было, действовали не особенно напористо. Сколько мы из-за этого потеряли! Во что обходится неумение!
Наш 10-й Московский отвели опять немного назад, в бригадный резерв. Он все еще состоит из одного сводного батальона, в котором три малочисленные роты…
Ровно год назад, день в день, вступил я в Красную Армию. Вспоминаю прошлое. До чего зеленым я был тогда! Даже странно, неужели тот камышловский гимназист, впервые взявший в руки винтовку, — я? Двенадцать месяцев, десятки боев, многие сотни верст, курсы агитаторов… Чувствую, как сильно изменился. Ну, что я тогда понимал, например, в партийной работе? А вчера меня избрали председателем полкового партийного коллектива. Все сделаю, чтобы добиться настоящей партийной работы. Теперь знаю, как много от нее зависит.
Хоть и зелен я был, а правильно поступил, когда год назад записался в Красную Армию рабочих и крестьян! Да здравствует Красная Армия и коммунизм!!!
31 мая. Село Ляминское
22-й полк, заняв Почашево, успешно продвигается вперед. Каждый день освобождает новые деревни. Позавчера выгнал врага из большого села Север.
Доходят вести об успехах 61-го полка нашей бригады. Он от Омутнинского завода продвинулся далеко вперед, вышел к Каме, переправился с боем через нее и быстро наступает по правому берегу вверх по течению.
Обидно, что нет карты и нельзя точно следить за продвижением наших частей.
2 июня. Село Ляминское
В первые два дня после выборов столько дел бумажных переделал, что и не верится. 31-го вместе с товарищем Воробьевым, которого недавно назначили помощником комиссара, поехал верхом в третью роту. Она прикрывает батарею. Стоит в селе Северском, верстах в шестнадцати от нас. Ехать было хорошо. Дорога подсохла, все кругом зеленеет. В роте провели собрание, поговорили с товарищами, посмотрели, как они живут на отшибе.
Вчера и сегодня приводил в порядок библиотеку. Люблю возиться с книгами. Переписал все, пронумеровал, разбил по отделам. Теперь красноармейцам удобно будет пользоваться. Недавно пришел с похорон одного бойца нашего полка. Погиб от случайного выстрела из винтовки. Обидная смерть.
В эти дни решается судьба Глазова. Неприятель напирает изо всех сил и находится уже в трех верстах от города. Обстреливает станцию из орудий. Положение серьезное. Часа два назад разразилась гроза. Потемнело, как ночью. Гром гремел не переставая. Сверкали молнии. Целое море вылилось на землю. Но туча прошла, и снова солнце такое, что нельзя не жмуриться. Воздух свежий, легкий. Однако теперь слышно, как грохочут пушки, трещат пулеметы. Не вода льется, кровь людская.
Нет, к этому не привыкнешь. Но все равно мы должны биться до конца, чтобы никогда кучка паразитов не угрожала войной миллионам людей. Нелегкий груз приняли мы на свои плечи. Однако, нести его будем до конца.
5 июня. Деревня Киселята
Позавчера Глазов пал. Все ближайшие к нам полки 29-й дивизии и Особой бригады поспешно отступают — как бы не попасть в кольцо. Белые от Глазова переправились через Чепцу и стали заходить нам в тыл. Вчерашний день у нас началась чуть ли не повальная паника. Пошли слухи один страшнее другого: Люм взят, Пудемский завод взят, легкая батарея захвачена, хозимущество полка попало белым и т. п.
Сегодня все успокаиваются. Жизнь входит в свои берега. Батарея цела. Два батальона 21-го Мусульманского полка, о которых говорили, как о погибших, вышли из окружения и связались с нами. Конечно, неудача большая. Но я привык ко всякому, видел беды и погорше. Уверен, что мы вскоре оправимся и снова будем колошматить беляков. Нашим силам предела нет. За нами стоит весь трудовой люд.
7 июня. Деревня Киселята
С головой ушел в полковую партработу. За целый день едва успел ответить на бумаги, присланные из политотдела Особой бригады. Когда они там успевают столько писать? К чему переводят столько бумаги?
Штаб обещает выделить в распоряжение партколлектива лошадь с седлом. Это необходимо. В ближайшее время кооптируем секретаря и заместителя председателя коллектива. Ничего не поделаешь — в теперешнем положении собрания не соберешь.
Получены карточки для сочувствующих и членские билеты. Не сомневаюсь, партийные ряды у нас будут расти. Партячейки станут большой силой. Работа пойдет. Белые следуют по пятам за нашими отходящими полками. Что у «Красных орлов», не знаю,
10 июня. Деревня Киселята
Работа и работа! Тружусь от зари до зари и доволен. Сейчас создается в полку культурно-просветительная комиссия. Председатель ее — агитатор товарищ Герасимов, человек развитой, сведущий. Очень надеюсь на эту комиссию.
Сегодня весь день ездил верхом по деревням, проверял жалобы крестьян на наш полк. Открылись скверные дела некоторых товарищей. Нашелся, например, красноармеец, который украл у бабы швейную машину. Хоть он и одет в нашу форму, но действует, как враг трудового народа. К суду его!
Был на общем собрании в околотке (туда стараюсь почаще заглядывать), рассказал о текущем моменте. В команде связи сделал доклад о диктатуре пролетариата. Получилось, кажется, неплохо.
Состоялись выборы в партийный суд. Опять попал в его состав. Ну и ну, нагрузка растет день ото дня. Ничего не поделаешь: коммунистов мало, а работы — край непочатый.
Конечно, тяжело. Но коль товарищи доверяют, изволь работать за двоих, а потребуется — и за троих. Когда дел много, мне хорошо. Чувствуешь, что живешь настоящей жизнью.
11 июня. Деревня Киселята
Совершенно неожиданно сегодня все оборвалось… Полк получил приказ отправиться в Вятку на переформирование. Походным порядком следует до станции Яр, там грузится в вагоны и — прощай фронт. А я остаюсь. Политотдел Особой бригады отзывает меня в свое распоряжение. С одной стороны хорошо — не еду в тыл; с другой плохо — жаль расставаться с полком.
Конечно, этот полк не отличился в боях. Более того, под Пермятской он, можно сказать, опозорил себя. И все-таки расставаться с ним жаль. Большинство бойцов и в этом полку дралось честно, жизни своей не щадило, отстаивая Советскую власть. Сколько хороших товарищей погибло! Иные искалечены, иные лежат в лазаретах.
Не везло нам с командирами полка. В этом, я полагаю, главная причина многих неудач. За два месяца сменились три комполка. Ларионов, прибывший с полком из Москвы, вскоре куда-то уехал. Заступивший на его место товарищ Крылов оказался вялым и нерешительным. Потом командование полком поручили боевому товарищу Савельеву, но он себя считал назначенным временно.
Да и с комиссарами было не лучше. Они тоже сменялись трижды: Болдин, Коваленко, Кесарев… Окажись во главе полка хорошие, опытные боевые руководители, многое сложилось бы иначе. Но теперь, по-моему, в полку есть такие люди. Среди них немало коммунистов. Я верю, что 10-й Московский, пополнившись и отдохнув, еще покажет себя.
13 июня. Хробостовский
Итак, 10-й Московский двинулся в Вятку на пополнение. Предстоит большой марш. 16 июня надо прибыть на станцию Яр и погрузиться в вагоны. Мне с полком идти только до Омутнинского завода. А там — прощай, 10-й Московский.
Смотрю я на командиров и красноармейцев. Чувство у всех двойственное. С одной стороны, понимают: переформировка нужна, очень уж велики потери, с другой — обидно уходить с фронта, когда знаешь, что бригада и соседние части собираются начинать наступление. В том, что наше наступление не за горами, никто не сомневается.
Я все думаю о нашем 10-м полке. Много, конечно, было неудач и оплошностей, но все-таки полк неплохо помог бригаде в трудные для нее дни у Ефимовской, Шумайловской и Ежей. Не будь полка, как бы бригада своими силами удержала белых, когда те обходили ее с севера? В этих деревнях полк дрался крепко, в Шумайловской даже ходил в штыковую. И у Почашево, невзирая на большие потери, бился ничуть не хуже других.
Пишу это не потому, что свыкся, сроднился с полком, а просто хочу быть справедливым к нему. Ведь я не утаивал в дневнике ничего дурного. Почему же не сказать и о хорошем?
15 июня. Завод Омутинский
Настал час прощания с однополчанами. Им дальше, на станцию, а мне в политотдел бригады, который стоит как раз здесь, в Омутнинском. По-братски обнялся с моими сотоварищами по пулеметной команде Ринком, Поповым, Панферовым, Зеленским, Плакуновым, Антипычем. Обещали писать. Зашел к комиссару полка товарищу Кесареву. Он, на мой взгляд, опытный военком и хорошо вел дела. Жаль, поздно к нам прибыл. Хотя и тяжело на душе, но ничего не попишешь — коль приказано, надо подчиняться.
Только на пути к Омутнинскому заводу я узнал и понял, какая опасность угрожала ему, когда наш полк, потеряв Ежи и Пермятскую, отступил к Залазнинскому заводу. Оказывается, от Ежей до завода всего-навсего девять верст. Сил в заводе было совсем мало. Ладно еще командир бригады товарищ Васильев успел вовремя прислать помощь.
Омутнинский завод — село не село, город не город. Побольше деревни, поменьше Камышлова. Дома деревянные, основательные, из толстых сосновых или еловых бревен. Почти все пятистенные, большинство одноэтажные. Мне понравился заводской пруд. Едва виден противоположный берег. Верст, наверное, восемь в ширину. Вот, где поплавать-то, поудить рыбу!
Завод работает, выпускает листовое железо. Не погасла доменная печь… Сейчас поздно, в политотдел пойду завтра.
16 июня. Завод Омутнинский
Познакомился с политотделом и его заведующим товарищем Воронцовым. По первой встрече Воронцов показался мне важным и суровым. Держится сухо, формально. Говорил со мной от силы пять минут:
— Будешь работать секретарем. Ясно?
— Ясно…
Не поинтересовался товарищ Воронцов, хочу ли я работать на этой должности, какое у меня настроение. Даже не спросил о 10-м Московском. Но я прямо сказал, что секретарство в политотделе — не по мне, что я люблю работать в полку.
— Ничего, ничего, — оборвал Воронцов, — посидишь в политотделе, потом пошлем в полк. Сегодня знакомься, что к чему, завтра приступай.
Встал со стула — чуть не вдвое выше меня, дает понять: беседа окончена. Ничего не поделаешь, надо приниматься за секретарство.
Весь день провел с товарищем Матвеевым, которого я сменяю. Он растолковал, в чем суть моих теперешних обязанностей. Основное — составлять приказы по политотделу: кто прибыл, кто убыл, кто назначен, кто отчислен, кому благодарность, кому взыскание. Первый приказ за № 35 я составил с помощью товарища Матвеева.
Политотдел большой, народу в нем много. Каких только отделений нет: информационное, агитационно-организационное, экспедиция, редакция, библиотека. Всего с непривычки не упомнишь. Есть инструкторы-организаторы, инструкторы по школам, по клубам, по кино, по библиотечному делу. Хозяйственной частью заведует Капитолина Александровна Симонова, пожилая женщина, по словам Матвеева, деловая, но скуповатая.
Товарищ Воронцов стоит во главе политотдела всего лишь месяца полтора. Он прибыл из 3-й армии. До него заведующим был товарищ Кесарев. Тот самый, что в начале мая стал комиссаром 10-го Московского полка.
В политотделе, как мне показалось, недолюбливают товарища Воронцова. Рассказывают, что он, едва прибыв в бригаду, на другой же день отчислил из политотдела десять человек. Каково-то мне будет с ним работать?
17 июня. Завод Омутнинский
Начал самостоятельно исполнять свои секретарские обязанности. Как говорится, не боги горшки обжигают. Но больше всего меня интересуют дела фронтовые. Ловлю каждую весточку. А весточек сейчас — хоть отбавляй. Одна приятнее другой. 22-й полк отбил у беляков Ляминскую и еще несколько деревень. Да и 21-й полк не отстает. Он вернул многие деревни, которые недавно пришлось отдать врагу. Только за четыре дня продвинулся больше чем на полсотни верст. Вот это я понимаю! 29-я дивизия 13 июня освободила Глазов. Ходят слухи, что взята, станция Чепца.
Чтобы дело шло еще быстрее, командир бригады приказал сажать пехоту на подводы, не отставать от удирающего противника. Весь Восточный фронт гонит разбитые армии Колчака. В наших руках Уфа, Бирск, Ижевск, Воткинск. Если так ладно пойдет дальше, глядишь, через месяц будем в Перми, а там рукой подать до Екатеринбурга и… Камышлова.
Как подумаю об этом, такое волнение охватывает, что и писать не могу. Неужели снова буду в родном городе! Сколько нас ушло оттуда на битву с врагом! Но немногие вернутся…
Вчера выдался свободный вечер. Я, не теряя времени, написал несколько небольших заметок в «Красный набат». В одной раскритиковал культпросветчиков за то, что они ставят спектакли кое-как, небрежно. Конечно, те на меня обидятся. Но ничего не поделаешь, нельзя давать спуска, когда товарищи вместо серьезной, полезной бойцам работы валяют дурака.
Вообще-то культурно-просветительные комиссии очень нужны. Эти комиссии избираются полковым коллективом РКП (б). Их дело организовывать библиотеки, устраивать лекции, беседы, спектакли, концерты, хоры и т. п. Короче говоря, они ведают просвещением и разумным отдыхом, повышают культурный уровень и пролетарское самосознание масс. Но часто работают слабовато, особенно во время боев.
Хочется, чтобы моя критика пошла им на пользу.
18 июня. На марше
Вечером 17-го двинулись из Омутнинского завода в сторону села Север или, как его иной раз называют, Северского. До него верст что-нибудь около ста.
Ревкомы по гужевой повинности мобилизуют подводы местных жителей. На них-то и передвигаемся. Подвод мало, и мы по большей части идем пешком. Багаж каждого ограничен — ни фунта сверх одного пуда. Сейчас остановились на ночлег прямо в поле, неподалеку от села Корчагино, через которое я проходил с 10-м полком, когда он отправлялся на переформировку.
Вечер тихий, звездный. Пишу под открытым небом. За последние дни немного познакомился с составом бригады, узнал, как и когда она создавалась. Бригада большая. В нее входят стрелковые полки: 21-й Мусульманский, 22-й горный Кизеловский, 23-й Верхне-Камский и 61-й Рыбинский. До недавнего времени входили также 10-й Московский и 1-й Северный кавалерийский. Но Московский ушел в Вятку, кавалерийский вовсе расформирован. У него после непрерывных боев осталось людей сотни две, а лошадей и того меньше. Есть отдельные батальоны и тыловые части.
Командует бригадой наш, камышловский, товарищ Васильев. Я не раз слышал его фамилию, но не думал, что это Макар Васильевич. Мало ли на свете Васильевых. Только вчера мельком увидел и обрадовался. Он все такой же: спокоен, нетороплив, рассудителен. И даже шляпа на нем все та же. Мало изменился с той поры, когда командовал нашей 29-й дивизией. Только, видно, очень утомлен, мало спит. Глаза красные, под глазами мешки.
17 числа мне пришлось разговаривать с военкомом бригады товарищем Миковым. Он расспрашивал об отступлении 10-го Московского полка из Залазнинского завода. Тогда нас у поселка Зотовского остановил 23-й полк. Кое-кто из паникеров был арестован и сейчас находится под следствием. Мне показалось, что товарищ Миков живо интересуется степенью виновности этих людей. Для того и завел со мной разговор об отступлении из Залазнинского.
По всему видно, Миков — человек строгий. Ему под тридцать. Роста небольшого, с меня. Энергичный, быстрый. Слушает внимательно, но торопит, проявляет нетерпение. Сам говорит твердо, громко.
Сейчас в боях все полки бригады, кроме 22-го, который составляет бригадный резерв. За последнее время особенно отличился 61-й Рыбинский. Он за месяц продвинулся верст на сто, форсировал Каму и сейчас воюет вдалеке от нас. О храбрости его бойцов, о командире товарище Максимюке и комиссаре товарище Попкове рассказывают чудеса. Этот полк не так давно прибыл в бригаду из-под Буя полнокровным, хорошо подготовленным.
От политотдельцев услышал я, что когда наша бригада в феврале и марте с боями отходила от Усолья и с Камы к Залазнинскому заводу, на левом ее фланге действовала кавалерийская бригада, которой командовал наш славный «красный орел» Филипп Егорович Акулов. Части этой же кавбригады помогли и 10-му Московскому, когда беляки выбили его из Ежей.
Намеревался записать еще кое-что, но совсем стемнело и захотелось спать. На сегодня кончаю. Звезд не видно. Сплошные облака. Только бы ночью дождя не было. Спим под открытым небом.
20 июня. На марше
До Северского осталось верст тридцать. Но расстояние до полков не сокращается. Они не стоят на месте, гонят белых гадов, отвоевывают все новые и новые села. Белые, наверное, теперь мечтают о том, чтобы оторваться от нашей бригады и 29-й дивизии, отвести свои войска за Каму, занять оборону по ее левому берегу, около Перми.
Красные части бьют беляков и в хвост и в гриву. Все с большой похвалой отзываются о 21-м Мусульманском полке. Им командует знающий командир товарищ Серебренников, а военкомом бессменно товарищ Ковзель. Русские и татары сражаются вместе, как братья, против общего ненавистного врага всех народов и наций — белогвардейской сволочи.
Из частей бригады приходят донесения и сводки. Радостно читать о победах, о боевом духе красноармейцев и командиров. Сейчас даже странно вспомнить, что зимой и ранней весной в частях бригады были такие скверные случаи, как переход на сторону белых, неподчинение и дезертирство.
В политотделе прямо говорят: перед отправкой 10-го полка на фронт людей как следует не проверили, не подготовили. Потому-то он и ослаб после первых же неудач. Хорошо еще, что туда с самого начала было направлено много инструкторов и агитаторов из политотделов армии и бригады.
Крепко помогал политотдел бригады и 1-му Северному кавалерийскому полку. Во главе его стояли хорошие боевики — командир товарищ Транзе, комиссар товарищ Чинин. Но полк потерял столько людей и лошадей, что с трудом, да и то не всегда, выполнял свои задачи. Дело доходило до братания красноармейцев с противником!
А какие трудности были с обозами. Дорог в лесах мало, дороги плохие. Лошадей нет, фуража нет. Беда — да и только. Даже с ковкой конского состава не удавалось наладить дело. Десятки верст красноармейцы на собственных плечах несли пулеметы и боеприпасы, тащили орудия. Спасибо крестьянам удмуртам, которые пособили нам своими подводами. Но им, конечно, не под силу было перевезти все наши грузы.
А боевые потери? А болезни, особенно чесотка? А нехватка обуви, шинелей?..
Помню, как в 10-м полку во время боя нам приходилось собирать и сдавать на перезарядку стреляные гильзы. Еще острее ощущалась нехватка снарядов, а потому и помощь от артиллерии была, как правило, невелика.
Сейчас положение совсем другое. Мы наступаем. Бригада вылезла из сплошных лесов, двигается по просохшим дорогам. Места вокруг привольные. Беляки при отступлении оставляют нам богатые трофеи, в том числе патроны и снаряды. Скоро подойдем к железной дороге, и тогда положение будет еще лучше. Но как бы хорошо ни было, не забываются горькие весенние дни, неудачи, потери. Нелегко дались нам нынешние победы. Об этом всегда будем помнить…
Только что от едущих навстречу кавалеристов узнали: 21-й полк сегодня днем занял село Вознесенское и станцию Верещагино. С этой станции почти пять месяцев назад я уехал на военно-агитаторские курсы. Заодно с 21-м полком действует хорошо мне знакомый Путиловский Стальной кавалерийский полк. Командует им теперь Филипп Егорович Акулов!
Вчера получил удостоверение личности. В нем проставлена должность — секретарь политотдела. Подписали удостоверение товарищ Воронцов и я сам.
22 июня. Село Северское
Вперед и вперед наступают части нашей бригады и 29-й дивизии. Разведка продвинулась вдоль железной дороги до станции Чайковской. Еще дальше зашли части Северного экспедиционного отряда, которые действуют на левом фланге нашей армии.
За неделю заняли то, что сдавали в течение шести месяцев. Все ближе и ближе к родным местам!
До Северского оставалось верст двенадцать, но уже получено было приказание: не задерживаясь в Северском, двигаться в село Сепыч, еще верст семьдесят. Вот это здорово! Я согласен, несмотря ни на какую усталость, идти вперед. Тем более, что сейчас победы поднимают дух красноармейцев и без особой агитации.
Погода жаркая. Идем пешком. Иной раз еле передвигаешь ноги. Ночуем в поле, у костров. Вечерами роса покрывает луга, солнце золотит край неба. Дремлет вдалеке густой лес. Тишина. Только усталые кони, позванивая колокольчиками, жадно тянутся к сочной траве. Звон колокольчиков напоминает о чем-то родном и милом, дорогом с детских лет. Словно песня наших девушек…
Как вспомнишь о доме, о семье, о деревне — тоска на сердце.
25 июня. Вблизи села Сепыч
… Ночуем около села Сепыч. В нем, кроме политотдела, будут расположены штаб бригады, санитарная часть и пункт особого отдела. Силы нашей бригады растут. Сегодня в ее подчинение передали автоброневой отряд: две бронемашины, два мотоцикла и два грузовых автомобиля. Теперь белым от нас не удрать!
На левом фланге бригады беляки устроили сильную оборону, вырыли два ряда окопов, поставили два ряда колючей проволоки. Они хотят отвести свои главные силы за Каму. Совсем случайно узнал, что правее Особой бригады наступает Камышловский полк 29-й дивизии. Он теперь носит номер 257. Этот полк — родной брат полка «Красных орлов». Оба они словно близнецы. Формировались в одно время, в одном месте. Невольно встает перед глазами славный товарищ, боевой командир Камышловского полка Бронислав Иванович Швельнис. Не проходит рана на сердце от преждевременной смерти его.
26 июня. Село Сепыч
Говорят, недолго нам стоять в Сепыче, дня через три пойдем дальше. За последнее время у нас на фронте не все ладно. На стыке бригады и Северного экспедиционного отряда белые перешли в наступление, по слухам, немалыми силами. Они отбросили 61-й Рыбинский полк, окружили 1-й стрелковый полк Северного отряда и 23-й Верхне-Камский полк.
Комбриг товарищ Васильев двинул на выручку из своего резерва 22-й Кизеловский полк. Мы надеемся, что 23-й устоит — им командует боевой командир товарищ Пичугов. А тем временем подойдут 22-й и 61-й полки.
21-й Мусульманский полк продолжает наступление, приближается к Ново-Паинскому. У этого села в прошлом году погибло много-«красных орлов».
Прибыв в Сепыч, политотдел сразу же развернул работу. Надо скорее отправить в полки газеты и листовки. Это не так-то просто. Части быстро движутся вперед, догонять их нашим курьерам приходится на подводах. Агитаторы политотдела идут все время с теми полками, с которыми начали наступать.
Особенно трудно держать связь с 61-м и 23-м полками. Они действуют далеко от бригады. О комиссарах этих полков товарищах Попкове и Рычкове политотдельцы говорят, как о людях самостоятельных, умелых, бесстрашных.
В политотделе у нас много учителей. Но при таком быстром продвижении им почти не приходится работать. Школьные занятия бывают лишь изредка в запасном батальоне, полевом госпитале, мастерских.
И нашим артистам — их при политотделе восемь человек — сейчас удается выступать от случая к случаю. Полки в боях, на марше, на колесах. Зато много работы по восстановлению Советской власти в местах, которые освобождены от белой нечисти. Большая нужда в агитаторах и организаторах. Политотдел выпускает воззвания и печатные листовки для населения. В них разъясняется суть нашей Советской власти.
Крестьянство освобожденных волостей относится к нам хорошо. Это видно, прежде всего, по тому, как нас кормят. Яйца, масло, сметана, молоко — ешь не хочу. А ведь последние четыре месяца мы сидели на крохотных порциях овсяного хлеба, не всегда получали мясо.
Вчера вошли в родную Пермскую губернию. Куда ни глянешь — бескрайние поля, луга, покосы. Все это особенно дорого сердцу. И народ здесь словно более близок, понятен. За последние два дня наши войска снова продвинулись далеко вперед.
27 июня. Село Сепыч
Сегодня читал белогвардейские газеты. Ну и ну! Чего только в них нет, начиная от самой жалкой лжи и кончая самой гнусной похабщиной. Вот, например, статейка «В стране комиссаров». Военный комиссар будто бы указал начальнице сарапульской гимназии, что гимназистки старше 2-го класса не имеют права отказываться гулять с красноармейцами. Еще какой-то вымышленный комиссар якобы послал требование «отпустить» женщин для красноармейцев.
В ответ на эту подлую ложь я написал в «Красный набат» заметку «Посмотрели бы на себя». Вот что в ней говорится:
«ПОСМОТРЕЛИ БЫ НА СЕБЯ
Чтобы убедительнее доказать нам, красноармейцам, свою силу, белые пишут: «Прошел год большевистской власти, и вы видите, какую груду развалин представляет Россия. Как зарницы, вспыхивают по всей Советской России народные бунты. Скоро наступит время, когда замрет жизнь по всей Советской России».
Прислужники Колчака говорят, что мы, красные солдаты, несем стране порабощение. Но мы заявляем: возврата к старому быть не может.
Хозяином земли русской, по мнению белых, должно быть только Учредительное собрание. «Каждый день несет победу нам, — утверждают они, — и поражение вам — красным».
Белые пишут, что у нас пали Оса, Оханск, Сарапул, Бугульма, Уфа, Белебей, Стерлитамак. Накануне падения Глазов и Оренбург. И в результате приглашение: «Переходите к нам».
Для обмана темного, малосознательного люда сочинены эти лживые строки. Ибо кто не знает, что уже давно Сибирь охвачена пламенем народного восстания против власти помещиков и генералов. Пока белогвардейцы пишут о падении Оренбурга и Глазова, у них в тылу того и жди герои-повстанцы возьмут Красноярск. Пока поют они старую песню про «учредилку», в их тылу создаются Советы бедноты да Советы рабочих.
Белые обманщики перечисляют взятые у нас города. А на самом деле могучая рука красного солдата вырвала эти города обратно и погнала белые банды в, глубь Урала, оттуда в Сибирь, где их постараются достойно встретить восставшие рабочие и крестьяне».
28 июня. Село Сепыч
Все хорошо. Бригада продолжает наступление. Из белогвардейских атак ничего не получается. Нашими занята станция Шабуничи, которая мне запомнилась по бою в ночь под Новый год.
С первых дней наступления мы почувствовали большую нужду в политработниках для деревни. Доблестные красные войска очистили от белогвардейской мрази уезды Вятской и Пермской губерний. Тысячи крестьян разорены, они потеряли все, начиная от лошади и кончая дырявым зипунишком. Беляки ничем не брезговали.
Поротые, вконец обнищавшие крестьяне проклинают белогвардейщину. Жизнь сурово проучила тех, кто надеялся на «братскую защиту» генералов наподобие Пепеляева. Как никогда, крестьянство, стремится к Советской власти. Мы должны помочь ему в новом устройстве и вместе с тем развеять ложь и клевету, которые распространяли белогвардейцы, пользуясь темнотой и невежеством мужиков. Вот об этом я и написал сегодня статью в «Красный набат».
29 июня. Деревня Мухина
Крестьяне рассказывают, что белые взорвали пролет железнодорожного моста через Каму у Перми. Подлецы! Что им до народного добра? Лишь бы спасти свою поганую шкуру и задержать красные войска.
Полкам нашей бригады приказано завтра в полдень выйти к Каме и форсировать ее. Мы идем по деревням, населенным кержаками, то есть старообрядцами. Деревни не похожи на те, что мы видели в волостях Глазовского уезда. Там в маленьких селах, тесных избах жили удмурты. У кержаков села обычно большие, избы светлые, просторные, почти у всех пятистенные. У купцов и торговцев дома каменные, под железом. Среди крестьян много зажиточных, крепких.
Занимаются кержаки хлебопашеством, сеют, прежде всего, рожь. Красную Армию встречают хорошо, угощают щедро. Ешь, что только душа пожелает: молоко, мясо, яйца, птицу. Потчуют брагой. Нехмельная брага заменяет тут и чай и квас. Брагу можно сделать и хмельной, но кержаки строгие трезвенники. Даже табак не курят.
Носят длинные волосы «в кружок» и широкие бороды лопатой. Обычаи свои и законы блюдут строго. Особенно женщины. Ни за что не позволяют нам пить из их посуды или курить в доме. Набожны сверх всякой меры. Все это я уже видел в 1918 году под Шадринском. Там тоже много староверов.
30 июня. Деревня Мухина
Что ни день — сотни пленных. Идут и идут через деревню. Только что беседовал с несколькими из них. Почти все перебежчики. Главным образом пермские. По словам пленных, сибиряки ждут, пока дойдут до родных мест. Даже не скрывают этого: «Мы до дому и — будет». Офицеры разоружают солдат из местных и под конвоем отправляют в Пермь. Развал у беляков полный.
«Красные орлы», еще когда стояли под Глазовом, на выкрики белых: «Смазывай пятки и беги до Вятки», правильно отвечали: «Жрите пельмени и катитесь до Тюмени».
Сумеет ли Колчак набрать еще резервы? Не буду предсказывать. Но так ли, иначе ли, а решительный разгром колчаковских войск налицо. Неужели удастся к осени прийти домой? Какое это было бы счастье!
5 июля. Станция Левшино
Каждый час — добрая новость. Наши полки переправились через Каму, взяли заводы Полазнинский, Добрянский и, пройдя левее Перми, ведут бои у станции Сылва и села Верхне-Чусовские городки.
29-я дивизия — слава ей! — в течение 30 июня и 1 июля овладела Пермью. Мы переехали на станцию Левшино, которая стоит при слиянии Камы с Чусовой. До чего же грустная картина открывается отсюда! Вдоль берегов верст на десять черные остовы сожженных барж и пароходов. Сколько нужно злобы, жестокости, чтобы так вот предать огню созданное руками человека!
Когда мы оставили Пермь, то пощадили Камский мост. А для беляков ничто не дорого. Взорвали мерзавцы мост. Доходят вести и пострашнее. Говорят, что белые сожгли в баржах тысячи борцов за коммунизм, пленных красноармейцев. Я согласен, что за одно это зверское преступление следует объявить красный террор. Как в дни мести за наших вождей.
Проклятие и смерть извергам-палачам! Пролетариат ничего не забудет. Не забудет он и Левшино.
Станция завалена обломками железа и чугуна, кусками балок и досок. Это все, что осталось от вагонов и паровозов. Сожжены склады. Десятки тысяч пудов муки сгорели дотла. Площадь засыпана полусожженной пшеницей, овсом, крупой. То, что гады не смогли увезти, уничтожили.
Взорван склад оружия. Кругом валяются изломанные, обожженные «максимы», «кольты», «льюисы», бомбометы, винтовки.
6 июля. Станция Левшино
Работы хватает. Особенно много приходится заниматься агитаторами и инструкторами-организаторами. Агитаторы — главная сила политотдела и в боях, и в перерывах между ними. Когда идет сражение, место агитатора в цепи. Он сам впереди и смотрит за тем, чтобы никто не уклонялся от боя, не трусил.
Быть среди бойцов, служить для них примером — вот долг агитатора. Поэтому военкомы не могут назначать агитаторов ни на какие другие должности. И сами агитаторы ни под каким предлогом не имеют права оставлять свою часть. Даже в политотдел бригады агитатор является только с разрешения военкома или по вызову заведующего политотделом. За нарушение этого приказа — арест и военный суд. А я, находясь в 10-м полку, грешным делом, и не ведал о таких строгостях.
Роясь в бумагах, понял, что обо мне в политотделе долгое время вообще не знали. Приказ о моем зачислении в списки агитаторов отдан лишь 2 мая, а на денежное довольствие я взят только 2 июня.
Нет худа без добра. Поэтому-то я и мог бессменно два с половиной месяца проработать в 10-м Московском, в пулеметной команде. Однако теперь я постараюсь, чтобы все документы на агитаторов оформлялись своевременно и не было бы никакой путаницы.
Раньше политотдел имел при частях своих политпредставителей. Теперь политпредставитель тоже называется агитатором и обязанности у него те же. По-моему, это совершенно правильно.
За последнее время из политотдела 3-й армии прибыли новые агитаторы. Среди них товарищи разных национальностей, в том числе два татарина — Лябиб Вайсов и Абдулла Хакимов. С некоторыми из прибывших у меня сразу же установились добрые отношения. Особенно с Яковом Горбуновым. Родом Яков из Челябинска. Добровольцем пошел в армию. Уже два года в партии. Прежде был почтальоном. Образование небольшое, но ум живой, характер общительный. Держится просто, весело. Красноармейцы любят таких.
Иной раз встречаю знакомых агитаторов, которые приезжали в 10-й Московский полк. Вчера разговорился с Николаем Лукичем Бушуевым. Сегодня вернулся агитатор Русаков, который получил ранение 18 мая у Почашево и находился в госпитале. Теперь товарищ Русаков назначен в запасный батальон. Мы с ним будем видеться.
Не известна судьба агитатора Дементия Разумовского. Он попал в плен. Наверное, убит. Для нашего брата, агитатора, в подобных случаях другого конца не может быть. В бою под Ляминской погиб агитатор Дмитрий Снопков. О нем политотдельцы вспоминают, как об очень славном товарище. Что и говорить, нелегка и опасна работа агитатора. Но она полезна, благородна.
7 июля. Станция Левшино
Сколько бумаг идет из полков! Читаешь, читаешь, а конца не видно. Но то вина не полков. Политотдел требует суточные сведения, пятидневные донесения, еженедельные анкеты с 41 вопросом. Только успевай строчить, А кроме того, доклады, объяснения, сводки…
Меня самого, когда я был в 10-м полку, чуть не захлестнула бумажная волна. Каково же военкомам!
Некоторые терпеливо заполняют все графы, а иные не выдерживают. На вопрос о грамотности личного состава комиссар товарищ Постаногов обстоятельно отвечает: «Грамотных — 50 %, неграмотных — 25 %, малограмотных — 25 %». А военком Исупов с раздражением пишет: «Не считал». Дальше идет вопрос: «Кого обслуживают хор и оркестр?» Постаногов написал: «Полк», Исупов: «Глупый вопрос». Пожалуй, Исупов прав.
В анкетах тьма надуманных, никому не нужных пунктов об артистах, кружках, спектаклях, хоре, составе книг в библиотеке и т. д. и т. п. Беда в том, что, если комиссар докладывает о трудностях, нужде, быстрых мер политотдел не принимает. Кому же нужна вся эта писанина?
Военком 22-го полка в начале июня докладывал: «Сидим голодные, обмундирования нет, снаряжения нет, обоза нет, плохая санитарная часть». Я нарочно поинтересовался, помог ли политотдел полку? Очень мало.
Часты жалобы на нехватку газет и книг, на задержки с доставкой. Особенно ждут бойцы газету «Красный набат». Конечно, нелегко привезти почту в срок на передовую. Особенно во время наступления. Но случается, курьеры политотдела недобросовестно относятся к обязанностям. Недавно двух курьеров пришлось даже отдать под суд за умышленное отставание от частей.
Сейчас в бригаде заканчивается перерегистрация коммунистов, идет подготовка к партийной конференции. В некоторых полках большие партколлективы, много ячеек. Не сравнить с 10-м Московским. В 22-м полку, например, почти полтысячи коммунистов, 9-я рота — вся партийная. Я даже выписал: 139 членов партии и 7 сочувствующих.
Всюду, как и в 10-м Московском, имеются полковые и ротные товарищеские суды, которые разбирают дела красноармейцев, нарушивших дисциплину и революционный порядок.
Роясь в бумагах, я понял, что в первые месяцы существования бригады наряду с политотделом работал и выборный бригадный Комитет РКП (б). Теперь-то мне ясно, кем был в 29-й дивизии товарищ Басаргин. Он, старый коммунист, из полка «Красных орлов» ушел в дивизию. Но часто навещал нас и другие полки. В первую годовщину Октябрьской революции приезжал к нам на передовые позиции в деревню Лаю и раздавал бойцам подарки от трудящихся Республики.
Я никак не мог взять в толк, какую должность занимает товарищ Басаргин. Сейчас понятно: он состоял тогда членом дивизионного Комитета РКП (б).
Наводил справки насчет красноармейских коммун. Оказывается, не только в 10-м полку с ними ничего не вышло. Нигде это не получилось.
10 июля. Станция Левшино
Продолжается наступление. Полки движутся вдоль Горнозаводской железной дороги, от Перми через Сылву и дальше к Кушве. Выходит, мы пойдем по тому же пути, по которому зимой восемнадцатого года с тяжелыми боями отходили «Красные орлы». Снова я увижу знакомые места. Но теперь пришел наш час, мы наступаем. У нас ныне говорят: «Белые мажут пятки и бегут без оглядки».
Сегодня занята Комарихинская. Совсем рядом с ней не менее памятная для «Красных орлов» станция Селянка.
Политотделу работать все труднее. Полки растянулись от Комарихинской до Добрянского завода. Отстают тыловые части. Их очень много: два ружейно-пулеметных парка, отдел снабжения, казначейство, санитарная часть с полевым госпиталем, перевязочным отрядом, военно-санитарным транспортом, аптечным магазином и т. п. Если все перечислять, страницы не хватит. Худо то, что тылам недостает транспорта.
Есть важная новость: скоро наша бригада будет иметь свой артиллерийский дивизион. Это очень кстати. Мы ведь наступаем с одной-единственной легкой батареей. То ли дело 29-я дивизия. Там каждый полк еще летом 1918 года имел свою батарею.
Как не вспомнить боевых батарейцев полка «Красных орлов», их лихого командира товарища Лашкевича! Многим мы обязаны были батарейцам и от души любили их. И почему так получается, о чем ни пиши, на ум идут «Красные орлы»?
12 июля. Станция Левшино
Как всегда, прежде всего о фронтовых делах. Они идут замечательно. Наши полки на подходе к Кусье-Александровскому и Архангело-Пашинскому заводам. Поговаривают, что белые эвакуируют свои запасы, тылы и даже войска с Екатеринбургского фронта в сторону Тюмени. Вот уж и впрямь: «Лопайте пельмени и катитесь до Тюмени».
Штаб бригады через сутки двинется в Чусовской завод. С переездом политотдела сейчас стало проще. До последнего времени строгости были невероятные. Начальник штаба бригады товарищ Мацук по секрету сообщал о намеченном пункте и времени выезда заведующему политотделом, тот — по секрету мне, я в письменном виде, секретно, под расписку — каждому заведующему отделением. А сейчас время дорого и не до секретов, без которых можно обойтись.
У меня светло и радостно на душе: Красная Армия наступает, колчаковское войско трещит по швам.
14 июля. На марше
Стучат колеса, трясется вагон. Мы едем по железной дороге в Чусовую. В эшелоне, кроме политотдела, штаб, батальон связи, санчасть. Смотрю в окно. Знакомые места. Здесь мы воевали в прошлом году. Выбегаю на каждой остановке: Валежная, Комарихинская, разъезд у Кутамышского починка, Селянка, разъезд у Новиковки, Калино…
Сколько крови тут пролито, сколько людей погибло! Но не зря ведь. Сегодня мы мчимся вперед, полки крушат колчаковскую мразь. Заря пролетарской победы встает над землей. Нет, ни одна капля крови не пролита напрасно! Товарищи спрашивают: — Чего переживаешь? Почему на каждой станции выпрыгиваешь?
В ответ я рассказываю о «Красных орлах». Вчера перенервничал, как никогда. Никак не мог найти свою заветную тетрадь. Туда, сюда — нигде нет. Меня бросало в холод и жар. Неужто думы, записанные под гром орудий и треск пулеметов, потеряны навсегда? Неужто дневник попал в чьи-нибудь чужие руки?
Крепко я был наказан за свою небрежность: тетрадь спокойно лежала в чемодане одного из политотдельцев, куда она попала совершенно случайно…
Не могу не записать очень важные новости. Я узнал их лишь вчера. Мой отец, о котором я столько времени ничего не слыхал, жив. Сидит в Екатеринбургской тюрьме. Жив и дядя Сережа, схваченный в тот же июльский день восемнадцатого года отрядом белых бандитов.
Многие из арестованных вырвались на свободу. Но другие по-прежнему в тюрьмах. В том числе Фрол Васильевич Калистратов и Сергей Викулович Пшеницын. Все это рассказал один из пленных, мой земляк. Пленных было более шестисот человек. Но я упорно искал кого-нибудь из Зырянской волости. И нашел.
От этого же пленного узнал, что моя мама здорова. Народ ее не дает в обиду. Какое счастье после стольких тревог узнать, что родители живы! Последнее время меня особенно беспокоила судьба матери. Я боялся, не глумятся ли белогвардейцы над нашей семьей.
Когда пленный сказал: «Твоя мамаша жива», я почувствовал, как бешено застучало сердце и мне захотелось побыть одному. Как дороги мне отец и мама! Исподволь мечтал я все эти месяцы о встрече с ними. Отныне уверовал: такая встреча, состоится!
15 июля. Завод Чусовской
Не могу забыть вчерашнюю ночь. Поезд шел вдоль реки, которая сверкала серебром, переливалась в свете луны. Тихо-тихо притаились ракиты и кусты. Небо на западе еще хранило отблеск закатившегося солнца.
Поезд мчал, рассекая могучей грудью тишину. И сердце рвалось вдаль. Куда? К хорошему и светлому, которое, я верю, ждет впереди. На душе было немного грустно. Я бы сказал, печальная радость владела мной. Наверное, слишком много трудного изведал я, чтобы отдаться целиком радостному чувству…
Сегодня прибыли в Чусовской завод. Весь день в напряженной работе. Только сейчас, поздно вечером, усталый добрался до квартиры. Сделал эту короткую запись и ложусь спать.
16 июля. Завод Чусовской
Вот и я дожил до своего девятнадцатилетия. Пошел двадцатый год. Мне раньше думалось, что после девятнадцати кончается молодость и юность. Кажется мне это и теперь. Поэтому сегодняшний день рождения мне не особенно нравится, и я никому не сказал о нем, не хотелось праздновать.
Но одно я твердо знаю: жизнь моя приобрела настоящий смысл с той поры, как записался в РКП(б), а потом пошел в Красную Армию.
Вчера было партийное собрание политотдела. Меня избрали в президиум партячейки.
Пришел приказ Главкома. Из нашей Особой бригады, двух полков Северного экспедиционного отряда, 10-го Московского полка будет формироваться 51-я стрелковая дивизия. Возглавит ее товарищ Блюхер.
18 июля. Завод Чусовской
С великой радостью, от всего сердца пишу: «Гром победы, раздавайся!». 14 июля наши войска взяли Екатеринбург.
Помню, как еще в восемнадцатом году под Егоршино, Алапаевском и Кушвой мы мечтали об освобождении Екатеринбурга. Сбылись наши мечты. От белой сволочи очищена линия Пермь — Нижний Тагил. Взят Златоуст.
Издалека до нас доходят тоже добрые вести. На Петроградском фронте все хорошо. Поправляется положение на Южном. Ярче разгорается огонь революционной борьбы в западных странах. Плохи ваши дела, господа капиталисты.
Да, Екатеринбург взят. Но жив ли отец? Мало ли какую подлость могли совершить белогвардейцы перед своим уходом. Одна надежда: беляков гнали так быстро, что им было не до арестованных…
Вчера у меня выдалось несколько свободных часов. Гулял по берегу Чусовой. До чего же красива река. Широкая, быстрая, бурлит и пенится на порогах. А как хороши обрывистые берега! Гулял я, говоря по совести, не один. Со мной пошла Шура В. - школьный инструктор политотдела. Она давно здесь работает, прежде была студенткой Пермского университета. Я знаю, что Шура крепко дружит с товарищем К. Но, замечаю, что последнее время стала и мне оказывать внимание, сама намекнула на встречу. Я позвал ее с собой на Чусовую. Она охотно согласилась. Однако наш разговор никак не клеился. Шура старше меня, образованнее. Мне не удается держаться с ней просто. Она смеется и перебивает меня: — Зачем это ты все время о высоких материях рассуждаешь?
Неожиданно для самого себя я обнял и поцеловал ее. Шура тоже обхватила мою шею, прижалась ко мне… Неприятный осадок остался у меня после этого. Ведь дружбы и любви между нами нет и не будет. Тем более, что она собирается вернуться в университет и со дня на день уедет в Пермь. Тогда зачем все это? Ведь мы же из людей, которые борются за новый мир и новые отношения…
20 июля. Завод Чусовской
В донесениях и сводках мелькают места, с которыми связаны многие воспоминания: Теплая Гора, станции Европейская и Азиатская, Верхне- и Нижне-Баранчинский заводы, станции Гороблагодатская и Сан-Донато. Белые бегут. Кушва, Нижняя Ланя, (Верхне- и Нижне-Салдинские заводы – ред.) и Нижний Тагил в наших руках.
Политотдел на днях переедет в Кушву. Части и тылы бригады растянулись вдоль Горнозаводской линии.
В Чусовой восстанавливается разрушенный белыми железнодорожный мост. Работают местные жители под руководством инструкторов из инженерного батальона. Мост надо как можно скорее привести в порядок. К востоку от Чусовой не хватает вагонов. Это затрудняет снабжение полков и вывоз раненых. Население, намучившееся под владычеством белых, трудится не за страх, а за совесть. Все хотят, чтобы Красная Армия скорее добила врага.
Штаб предупредил: скоро боевые действия придется вести в районах, на которые имеются только малопригодные карты — 50 верст в дюйме. Я теперь каждый день отмечаю по карте политотдела наступление наших славных полков. На листе десятки красных флажков.
Видел Шуру. Ни о чем с ней не говорил, и ей вроде было не по себе. Мы стараемся не оставаться друг с другом наедине. Нет, не то получилось…
21 июля. Завод Чусовской
Политотдел развернул большую работу среди жителей завода и окрестных сел. Помогает ревкому и уездному комитету партии. Политотдельцы выступают на митингах и собраниях. Со всех сторон одна просьба: дайте побольше литературы. Делимся своими запасами.
Для библиотеки парткомитета железнодорожников собрали около тысячи книг, брошюр и журналов. Нашлись труды Карла Маркса, Фридриха Энгельса, товарища Ленина. Есть Либкнехт, Ярославский, Лафарг, Мархлевский и другие авторы. Подобрали литературу о Красной Армии, а также антирелигиозного содержания. Дали и художественные произведения: Горького, Лермонтова, Успенского.
Я с удовольствием копался в книгах, помогал составить библиотеку. Когда заметил томик Горького, еще раз перечитал «Старуху Изергиль».
25 июля. Завод Кушва
Совершил на лошади шестидесятиверстное путешествие. С радостью въехал в Кушву, около которой мы когда-то два месяца отбивали атаки врага. И сразу же натолкнулся на разрушенный белыми памятник героям революции и красным бойцам. Даже могилы осквернены и уничтожены проклятыми недругами! От радости моей не осталось и следа. Только ненависть и презрение к святотатцам. Все равно память о героях Красной революции будет жить века.
Думал найти знакомых, но они эвакуировались. Куда? Очевидно, куда глаза глядит. Лишь бы подальше от большевиков. Эх вы, обыватели несчастные! Жизнь, видно, была для вас плохим уроком, ничему вы не научились.
Не от страха перед нами, а от страха перед правдой, как ошалелые, бежали эти трусливые люди — крупные служащие, торговцы, некоторые врачи. Мы ведь с мирными людьми не воюем. Мы поднимаем оружие на тех, кто с оружием идет против нас. Были, конечно, и прямые мошенники, кровопийцы, которые боялись рабочего суда. Попутный вам ветер, господа.
Мой одноклассник Костя П-цов мобилизован белыми. Пусть гнет шею перед офицерами, пусть натрет мозоли на белых ручках, ненавистник власти трудящихся. А если и пропадет, я не стану жалеть эту набитую мещанской мякиной голову. Но черт с ним, с П-цовым.
Громя врагов, мы стараемся в то же время указать дорогу заблудшим, помочь им правильно понять великие революционные события, которые сотрясают земной шар. Сегодня перечитывал некоторые страницы своего дневника и на титульном листе написал: «Коммунист! Помни, что ты живешь для народа, а не народ для тебя!» Пусть эти слова станут моим девизом на всю жизнь.
26 июля. Завод Кушва
В политотделе все время происходит перестановка людей. Одни прибывают, другие убывают. Иные работают совсем недолго: по две — три недели, по месяцу.
Уехала Шура. Неловким было наше прощание…
Товарищ Воронцов уже не заведует политотделом. Уезжает в город Ирбит. На его месте товарищ Черноусов. Черноусову от силы 24 года. В полном соответствии со своей фамилией носит черные усики. Щеголеват. Любит ввернуть иностранное словечко, выразиться покрасивее. Очень самолюбив. Подчиненных «не замечает». В разговоре слышит только себя. Мне новый заведующий нравится еще меньше старого. У Воронцова хоть не было ничего показного, да и не хвастал он никогда. Не везет нашему политотделу на заведующих.
28 июля. Завод Кушва
Над Ирбитом и Камышловом горят алые знамена революции! За месяц и десять дней от врага очищена территория, которую белогвардейщина занимала целый год.
У меня огромное желание попасть в Камышлов, побывать хотя бы один день дома, в Борисовой.
Скоро переберемся в Ирбит, а там уж Камышлов совсем рядом.
Части идут так быстро, что полевая почтовая контора не успевает доставлять письма бойцам. Много жалоб и, надо признать, справедливых. Штаб и политотдел бригады стараются наладить непрерывную доставку писем через посты летучей почты.
Мне все больше нравится заведующий культпросветотделением товарищ Басманов. Прежде он работал инструктором того же отделения, занимался школьным обучением. Басманов — общительный, грамотный, тактичный и трудолюбивый человек. Полная противоположность нашему нескромному и самодовольному заведующему политотделом.
29 июля. Завод Кушва
Начальником 51-й дивизии, как я уже писал, назначен товарищ Блюхер. Наш комбриг товарищ Васильев будет вместо Блюхера комендантом Пермского укрепленного района.
1 августа. Город Ирбит
Походным порядком политотдел прибыл из Кушвы в Ирбит. Я здесь впервые. Город больше, богаче и многолюднее Камышлова. И дома получше, хотя тоже в большинстве одноэтажные. Длинные торговые ряды занимают всю площадь. На ней каждый год устраивалась знаменитая ирбитская ярмарка. Приезжали купцы со всей России и из-за границы, даже из Китая, Монголии, Персии. Представляю себе, что здесь творилось.
Теперь торговые ряды пустуют. Все, что поддавалось огню, контрреволюционеры сожгли в 1918 году, когда взбунтовались против Советской власти и учинили погром. В этом городе и уезде свирепствовал прославившийся своим изуверством офицер-каратель капитан Казагранди. Теперь он, как слышно, у Колчака командует дивизией.
С выходом бригады в богатый и густо заселенный Ирбитский уезд особенно почувствовалась нужда в агитаторах и инструкторах для города и села. У нас и прежде не хватало таких работников, а теперь — совсем плохо. Меня эта работа очень манит. Куда больше, чем секретарство.
Я обратился к товарищу Черноусову, и он сразу же удовлетворил мою просьбу. Должность я сдал товарищу Павленину, который прежде ведал общим делопроизводством, а место Павленина занял Чазов. Оба они добросовестные и старательные работники. Рад, что кончил с секретарской деятельностью. Видно, бумага — не моя стихия.
Группа политотдельцев, в том числе и я, готовится к выезду. Нам предстоит восстанавливать органы Советской власти, помогать волостным революционным комитетам, вести политработу с населением.
Николай Бушуев командируется в юго-восточные волости Ирбитского и Камышловского уездов. Моисей Сологуб едет в район Кушвинского завода, Василий Герасимов — в восточную часть Ирбитского уезда и в западную — Тюменского. Товарищ Воронцов, наш бывший заведующий, назначен председателем Ирбитского уездного революционного комитета.
Ну, а я?.. Я еду в Камышловский уезд! Побываю в Камышлове, в Зырянской волости и у себя дома, в родной Борисовой.
С путевкой политотдела — в деревню
Гоню и гоню. Мелькают деревни, села. Останавливаюсь лишь для того, чтобы сменить на ямской станции лошадей. И дальше! Еще вчера, 1 августа, был в Ирбите, а сейчас уже Камышлов позади. Впереди Борисова.
Пока запрягут лошадей (что-то долго мешкают), делаю эту запись. По дороге от Егоршино вспомнил многое. Здесь мы отступали. Здесь в 1918 году бился 1-й Крестьянский коммунистический полк «Красных орлов» совместно с Камышловским и 4-м Уральским полками. Сколько с тех пор пройдено дорог, во скольких боях участвовал, а не забывается все, что связано с «красными орлами», с милым сердцу Камышловом.
С волнением въехал в Камышлов, вглядывался в каждую улицу, в каждый дом, в каждого встречного. Прежде всего проехал на двор Дембовского, содержателя большой ямской станции, попросил пару лошадей до Ильинского.
Старик Дембовский спешить не любит: «Давайте ваши документы, молодой человек». Надел очки, посмотрел: «Все в порядке. Но подвода будет часа через три — четыре. Не взыщите, раньше не могу».
И на том спасибо. Отправился к Прасковье Ионовне Владимировой. Шел и боялся: жива ли, не обидели ли чем белые? Застал дома. Прасковья Ионовна, как увидела меня, задрожала, заплакала, бросилась целовать:
— Феликс ты мой родной!.. Обнимает, ощупывает, словно бы проверяет, в целости ли я. Крестится, благодарит бога.
Потом стала хлопотать над чаем. Когда попили чайку, твердо сказала:
— Никуда не пущу. У меня отдохнешь, пока лошадей приготовят.
Так я и провел с Прасковьей Ионовной три часа. Ничуть о том не жалею. Прасковья Ионовна о многом рассказала. Перво-наперво об отце. Ему удалось бежать от белых, когда с партией других большевиков гнали в Сибирь по тракту Камышлов — Тюмень. Это все она знает от самого отца. Он к ней на днях забегал на минутку.
— Как выглядит? — спрашиваю я.
— Да вот так и выглядит… Сам скоро увидишь.
Что правда, то правда, совсем скоро увижу я своих. Порассказала мне Ионовна и о наших гимназистах. Незавидная судьба выпала на их долю. Белые мобилизовали учащихся седьмых и восьмых классов в колчаковскую армию, послали их во всевозможные ударные, штурмовые и «бессмертные» батальоны, попросту говоря — на верную гибель. Забрили и многих моих товарищей, в том числе Грибуську Донова.
Ничего не поделаешь, кто хочет сохраниться между двумя огнями, между двумя борющимися силами, обречен. Милый был паренек Грибуська. Но у него не хватило твердости, решимости встать на сторону народа. Вот и угодил в колчаковскую банду.
Перед уходом я зашел в садик, где год назад, накануне отступления, зарыл печать Борисовской партийной ячейки. Откопал ее. Печать в полной сохранности. Теперь-то она пригодится! Попрощался я с дорогой Прасковьей Ионовной и отправился на ямскую станцию. В обед выехал из Камышлова.
По этой пыльной дороге я не раз ездил с папой. Все-то тут мне знакомо. Лошадей менял в Ильинском. Отсюда родом геройский командир батальона товарищ Полуяхтов Андрей Афанасьевич и его земляк, ординарец командира полка «Красных орлов», мой друг-приятель Осип Полуяхтов.
В Ильинском долго не задерживался. Хозяин станции, богатый мужичок, хорошо помнит моего отца. Тот не раз менял у него лошадей во время поездок в Камышлов и обратно.
Дорога от Ильинского накатанная. По сторонам — поля, леса, снова поля. Хлеба хорошие… Так добрался до Суворов… Но вот уже зовут меня. Лошади готовы. Прощайте, Суворы! Скоро буду дома.
3 августа. Деревня Борисова
Даже не верится, что можно написать: вот и я в родном доме. Первым увидел отца. Было такое мгновение — мы остановились и не могли сделать ни шагу. Потом бросились друг к другу.
Я всегда чувствовал, что отец меня сильно любит. Но он это прямо не проявлял, не умел говорить ласковые слова. Однако после разлуки, смертельных опасностей, папа не мог сдержаться. Крепко-крепко обнял меня, прижал к себе. Я даже растерялся, испытывая всегдашнюю перед ним застенчивость.
Потом подбежали мама, шестилетняя Маруся, младшие братишки Валентин и Шурик. Вслед за ними пришла моя любимая бабушка Анна. Что было дальше, описать трудно. Подошли соседи, соседки, знакомые, молодежь. Посыпались вопросы и потекла беседа.
Не представляю себе, сколько прошло времени. Говорили о том, о сем. Не было бы конца этой беседе, не позови меня крестьяне в село Зырянское. Там прослышали о моем приезде и просили выступить.
На пути в Зырянское встретился с женой Ивана Андреевича Голикова — Еленой Дмитриевной. Тяжелая была встреча. Иван Андреевич погиб в те дни, когда полк «Красных орлов» с боями отходил к Глазову.
Что я мог сказать одинокой, несчастной женщине, которую зверски избивали белые?
В Зырянском на площади у церкви собралась целая толпа. Сразу же стали задавать всевозможные вопросы. Отвечая на них, я рассказал о текущем моменте, о колчаковщине, об уроках, которые надо из нее сделать мужикам, о работе органов Советской власти в деревне и о многом другом.
Говорил, а сам вглядывался в лица крестьян. Мужики знают меня, я — их. Некоторые все время кивают головами, соглашаются с каждым словом. Другие задумчивы — взвешивают, прикидывают. А третьи — едва сдерживают злобу, несогласие.
Но большинство, подавляющее большинство, настроено хорошо, за Советскую власть. Поэтому-то, наверное, и понравилось им мое выступление. Едва кончил, подошли старики. Как маленького, ласково похлопывают по плечу, по затылку:
— Молод, а знает, что к чему на белом свете…
Отец стоял в стороне. Но вдруг не выдержал, подбежал ко мне, обнял и поцеловал. Все одобрительно зашумели. Я же был смущен и сгорал от волнения.
Надо бы еще о многом написать, да братишки зовут ужинать. Валентин служит писарем в сельском совете, Шурик — в работниках у богатого соседа. Завтра обязательно продолжу запись.
4 августа. Деревня Борисова
Сел за стол и не верю. Неужели и впрямь я со своими, и это отец с матерью и бабушка?! Куда ни глянешь, все вокруг такое родное, близкое. И стол этот, который добела выскоблили мамины руки, и чашка с отбитым краем, и ложки деревянные, с которых давно сошла краска…
Сегодня узнал много новостей, в том числе и горьких. Прежде всего о том, как белобандиты арестовали наших коммунистов и что этому предшествовало.
…В марте 1918 года в Борисовой собрались крестьяне из всех двенадцати сел и деревень волости. Представитель Камышловского у ком а РКП (б) товарищ Аксенов рассказал о задачах коммунистов — большевиков. Потом высказывались мужики.
На собрании 30 человек вступили в партию. Председателем ячейки избрали моего отца, секретарем товарища Будрина. Когда вместо волостного ревкома был создан волостной исполком, председателем его стал товарищ Тарских Павел Мамонтович, секретарем тот же товарищ Будрин. Мой отец ведал отделом здравоохранения и культуры. Начальником милиции назначили товарища Калистратова.
Большевики начали отнимать землю у церквей. И тут разгорелась сильная борьба. Заведующим земельным отделом в волисполкоме был тогда «левый» эсер Сивков, а «левые» эсеры всегда действовали заодно с кулачьем. Сговорившись, они послали своих гонцов за белоказаками к атаману Дутову.
И вот 12 июля, на вторые сутки после Петрова дня, из Бродкалмака прибыла ночью белая шайка — человек восемьдесят: казаки, офицеры, кулаки, подкулачники и поддавшиеся на вражескую агитацию башкиры. Незаметно, лесами и покосами провели ее к нам местные кулаки — прапорщики Яков Паюсов и Андрей Козлов.
Бандиты ворвались в дома коммунистов перед самым рассветом, когда сон покрепче. Первым схватили отца. Он даже не успел револьвер достать. Так, в одном нижнем белье, и погнали его палками да плетьми в сторону Зырянки.
Вслед за отцом арестовали Алексея Андреевича и Егора Андреевича Голиковых, Матвея Савельевича Пиньженина. Всех их избили в кровь, а Пиньженина прогнали даже «сквозь строй». Тем же утром в поле, у озера Маян, схватили и избили братьев отца — Сергея, Матвея и Митрофана, хотя коммунистом из них был только дядя Сережа.
Сумели скрыться Иван Андреевич Голиков (его изба на самом конце деревни) да Гавриил Григорьевич Голиков, находившийся случайно в поле. Всего по волости в ту ночь белая банда арестовала больше сорока человек.
Отца привели в Бродокалмакскую тюрьму, потом погнали в Челябинскую, потом — в Екатеринбургскую, а под конец колчаковщины — в Камышловскую. Сколько пришлось пережить отцу в этих тюрьмах, не опишешь, да он и сам не желает о том рассказывать.
Местное кулачье, особенно Семен Пермяков и его брат Федосей, Андрей Козлов и Артемий Пономарев, добивались, чтобы отца передали в руки каменской белогвардейской дружины. Там заправляли офицеры и кулаки из нашей волости. Они-то, конечно, имели зуб на отца и на нем желали выместить всю свою злобу против Советской власти.
Когда услышишь о том, что вытворяла каменская дружина, кровь в жилах стынет. Неужто люди способны на такое злодейство? Хватали и избивали не только коммунистов, но и каждого сочувствующего им. Арестовали чуть ли не полторы тысячи человек. Людей, истерзанных арапником с проволокой и железными шипами, бросали на пол, в грязь, в навоз. И так оставляли. В ранах заводились черви. Тогда арестованных снова пороли, раздавливали червей в гнойных ранах. А зимой, в декабрьские морозы, заставляли лазать в прорубь и «доставать со дна реки Исети железо».
После занятия Каменска белые все же нашли Гавриила Григорьевича Голикова. Его тоже посадили в тюрьму и избивали так, что он на всю жизнь остался хромым. В этих кровавых делах белобандитам помогали и попы…
Но вернусь к отцу. Просидел он в белогвардейских тюрьмах год и двадцать дней, С приближением Красной Армии к Екатеринбургу и Камышлову белые принялись «очищать» тюрьмы. Одних арестованных убивали прямо на месте, других гнали в Сибирь.
Отец попал в партию, которую этапным порядком эвакуировали в Тюмень. Наступили самые страшные дни. На дороге убивали прикладами каждого ослабевшего или больного, каждого, кто хоть немного отставал.
Едва вышли из Камышлова, у села Никольского конвоиры отобрали группу арестованных и на глазах у остальных расстреляли ее. Так расстреливали на всех стоянках, наобум выбирая очередные жертвы.
Этой страшной дорогой смерти отец прошел до станции Тугулым, откуда со своим другом Фролом Васильевичем Калистратовым сумел убежать. На остановке спрятались в кустарнике, потом — в лес и скрылись.
Выглядит отец неважно. Не жалуется, но видно, что тюрьма и побои подорвали его здоровье. Сильно постарел, а ведь ему нет еще и сорока.
Немало страху натерпелась при белых и мама, остававшаяся с детишками. Ей то и дело угрожали. Много раз устраивали дома обыски. Однажды ночью, в церковный праздник, в доме выбили стекла. А сколько мук приняла мама, думая о судьбе отца, обо мне!
Очень жестоко измывались, белые над женой Ивана Андреевича Голикова — Еленой Дмитриевной. Они срывали на ней злобу за то, что не сумели тогда, июльской ночью, арестовать мужа. Несчастная женщина была избита и истерзана.
Наслушался я такого, что сердце огнем запылало.
Ни о чем сейчас не хочется больше писать.
5 августа. Деревня Борисова
С утра ходил в Зырянское. Повидался с родней Павла Мамонтовича Тарских, с его братьями — Иваном, Макаром, Павлом, Петром, с его дядей — боевым стариком Корнилом Сергеевичем и другими. Все они коммунисты. Всех их арестовали и нещадно избили в ту памятную июльскую ночь восемнадцатого года. От них я узнал, что полк «Красных орлов», наступая на Шадринск, прошел неподалеку от нашей волости, и все родственники сумели повидаться с Павлом Мамонтовичем.
И в Зырянском услышал я немало трагических историй из времен хозяйничанья белых. В Бродокалмаке палачи расстреляли наших зырянских коммунистов: Егора Кондратьевича Пшеницына, Николая Тарских — единственного сына старушки Матрены Герасимовны, а также секретаря нашего волисполкома Михаила Алексеевича Будрина. Много перенес Федор Степанович Лобанов. Его белые захватили на дежурстве в волисполкоме. Избили до беспамятства, водили на расстрел, но потом почему-то передумали и прогнали «сквозь строй» своего отряда.
А Павлу Мамонтовичу удалось спастись прямо чудом. Он был схвачен вместе с другими. Когда арестованных выводили из села, его сразу же отделили от остальных и погнали в лес расстреливать. Но Павел Мамонтович не растерялся. Неожиданно, двумя руками наотмашь, ударил по зубам обоим конвоирам. Они повалились на землю и пока приходили в себя, Тарских был уже далеко. Лесами он пробрался к Катайскому и там вступил в формировавшийся тогда полк «Красных орлов».
Удалось скрыться от ареста и агроному — коммунисту товарищу Машталеру.
Зато семьи у всех коммунистов натерпелись горя и страху. Их обкладывали дополнительными налогами, обижали и оскорбляли на каждом шагу, постоянно грозили арестами, не пускали на сельские сходки, не однажды вне очереди заставляли мыть полы в сборнях, в волостном правлении…
После обеда в Борисовой состоялось большое собрание. Затянулось оно надолго. Однако время это не пропало зря. Обсуждали многие важные вопросы. Например, об общественной обработке земли, о сдаче хлеба, о лишении белогвардейских карателей земли.
Когда решали эти вопросы, выявились бедняки-активисты, которые горой стоят за власть Советов.
У меня к ним очень теплое чувство. Это прежде всего наш слепой сосед Филипп Иванович Заусаев, братья Козловы — Никита, Порфирий и Демид, Петр Власимович и Филипп Кузьмич Голиковы, Селиверст Яковлевич Бабкин.
Хорошо себя показали и многие середняки, в первую голову Кузьма Дмитриевич, Василий Николаевич, Михаил Кузьмич, Осип Емельянович. Все они, как и большинство в нашей деревне, Голиковы.
Собрания крестьян помогают работе наших молодых сельских Советов и волостного исполкома.
Да, чуть не забыл. С радостью встретил я своих учительниц. В Зырянском — Лидию Алексеевну Сапожникову, в Борисовой — Екатерину Яковлевну Могутину. Обе они — за власть трудящихся.
Лидия Алексеевна еще в 1918 году активно работала в волостном исполкоме, заведовала отделом народного образования. Из-за этого была на подозрении у колчаковских властей. Они ее называли «советской» и лишь случайно не арестовали. Сейчас Лидия Алексеевна с горячей душой помогает Зырянскому Совету и волисполкому. Одновременно заведует школой и обучает детишек.
Екатерина Яковлевна и при колчаковщине не оставляла своего поста — вела уроки в борисовской школе. У белых тоже находилась на подозрении, так как они знали, что она сотрудничала с сельсоветом и с борисовскими большевиками.
Как приятно, что у меня на родине столько смелых, крепких людей, преданных революции и новой власти!
7 августа. Деревня Борисова
Вечерами встречаюсь с молодежью. Девушки у меня частенько выпытывают, не завел ли зазнобу в каком-нибудь городе или в армии. Этот вопрос, как мне показалось, особенно волнует Палашу, дочь Ивана Осиповича. Она — славная девушка. Многие наши парни на нее заглядываются.
Отношения у меня со всеми ровесниками хорошие. Ходим, поем песни, играем.
Мама и бабушка обижаются, что мало бываю дома. Они, конечно, правы. Но как поступить? Весь день — в бегах, разговорах, работе, а вечером хочется погулять.
Ходил в Окатову, побывал в тамошнем сельском Совете, повидался с вырвавшимися из белогвардейских застенков коммунистами. Там тоже в июле 1918 года белая банда устроила налет. Были арестованы Фрол Васильевич Калистратов, Сергей Викулович Пшеницын, братья Дмитрий и Василий Зыряновы, Тимофей Дмитриевич Зырянов, Иван Карпович Пшеницын, Зыряновы Парамон Александрович и Моисей Алексеевич, Пшеницыны Максим Архипович и Федул Алексеевич. Последний был расстрелян белыми.
До сих пор не известна судьба С. В. Пшеницына. Гнали его в Сибирь с той же партией арестованных, в которой был и мой отец. Жену его Анну Васильевну бандиты избивали неоднократно. Первый раз прямо на площади. Ударами тяжелой плети насмерть засекли шестимесячную девочку, которую она держала на руках. Женщину терзали до того, что она потеряла сознание.
Впервые свиделся с другом отца Фролом Васильевичем Калистратовым. Видный мужчина, энергичный, смелый. От роду ему 37 лет. В партии с 1918 года. Фрол Васильевич был на русско-германском фронте. Дослужился до старшего унтер-офицера.
В последние дни земляки часто рассказывают мне о том, как Колчак загонял крестьян в свою армию. Мобилизации следовали одна за другой. Призывали всех служивших в старой армии и всю молодежь. Двое из моих сверстников и товарищей детства убиты в боях против Красной Армии. Жаль мне их, Митрофана Власимовича и Филиппа Кузьмича Голиковых. Погибли, что называется, не за понюшку табаку. Ну что было бедняку Митрофану или малоимущему середняку Филиппу до Колчака? Я их знаю с детства. Они наши соседи. Вместе росли, вместе играли…
Многие сумели избежать белой армии, скрывались в лесах. Особенно усилилось дезертирство при отступлении колчаковской орды. Почти все мужчины из нашей деревни попрятались в лесах и там ожидали прихода Красной Армии. Скрывался и мой дядя Сережа. Однажды за ним погнались три кавалериста. Он стал стрелять из винтовки, потом убежал в густой лес.
Был такой случай. Приезжает в волость полковник проводить мобилизацию. Отдал строжайшие приказы всем старостам, урядникам, волостному старшине. А дело — ни с места. Едва со всей волости согнали 50 человек. И то двое в последнюю минуту удрали.
Полковник пришел в такую ярость, что собственноручно поджег избы беглецов. Не дал ничего вытащить и спасти.
9 августа. Деревня Борисова
Не успел обернуться, а уж кончается жизнь в родном доме.
Вчера ездил в село Акуловское, помогал создать партийную ячейку. Организационное собрание прошло активно. В ячейку записалось 14 человек.
И в этом селе, а также в соседних деревнях Потоскуевой и Пироговой белые арестовывали и мучили коммунистов. Я записал имена некоторых товарищей, натерпевшихся от нашего классового врага: Макар Александрович и Максим Павлович Акуловы, Василий Кириллович, Иван Агафонович и Кузьма Павлович Симоновы, Михаил Шляпников, Никита Федорович Перевалов, Максим Павлович Спицын, Николай Еремин.
Под Камышловом, у села Никольского, белые расстреляли Семена Евлампиевича Симонова.
Ну, подождите, гады, отольется вам каждая капля крови рабочих и крестьян!
11 августа. Деревня Борисова
Закончилась моя жизнь в Борисовой. А, кажется, только-только приехал. Очень мало пришлось пробыть дома, посидеть со своими, поговорить с отцом.
Сегодня отбываю. Вчера целый день разговоры, встречи, собрания, в том числе одно партийное. Перед отъездом все надо успеть.
Здешняя партийная ячейка уже действует. Председателем снова избран отец. Общественных дел у него столько, что пришлось забросить фельдшерский пункт.
Зашевелился волостной исполком. В председатели его намечают Федора Степановича Лобанова. Сам он зырянский. Недавно вырвался из колчаковского застенка. Человек серьезный, положительный.
Вчера вечером ходил с товарищами хоронить одного красноармейца. Белые, когда отступали, пытались задержаться в нашей деревне. В бою этот красноармеец был ранен. Рана оказалась настолько тяжелой, что бойца нельзя было отправить в лазарет. Остался в деревне, крестьяне старались выходить его. Но все тщетно. Красноармеец умер.
Часа через два — в дорогу. Вначале — в Камышлов, оттуда — в политотдел. Не хочется так скоро уезжать. Утешение одно: время здесь не прошло зря. Не только повидал своих, но и успел поработать. А от одного дня работы в деревне больше толку, чем от месячного секретарства в политотделе.
Жаль, что не мог побывать в деревнях Даньковой и Марай. Там тоже многих арестовали и мучили беляки. Забрали коммуниста Германа Кирпищикова и его сыновей Якова и Анисима. Якова расстреляли у села Никольского.
12 августа. Камышлов
Распрощался с отцом, матерью, бабушкой, братишками, друзьями-приятелями и вот снова в Камышлове у Прасковьи Ионовны. Когда уезжал, у дома собралась толпа. Мама плачет. Убивается бабушка Анна. Отец насупился, молчит. Я тоже с трудом крепился: когда-то теперь их увижу? Ехал той же дорогой, через знакомые села и деревни.
Сегодня с утра в Камышлове. Хожу по городу. Побывал в гимназии, в помещении двухклассного училища, в котором записывался красноармейцем, у Шадринского моста, где впервые стоял в карауле. Наведался, конечно, в бывший кинематограф «Чудо», потому что там меня вместе с отцом принимали в партию.
Места все знакомые, привычные, а глядишь на них с волнением. Все так, да не так. Что-то изменилось и в городе, и во мне самом. Люди, которым столько пришлось перенести, тоже, наверное, иначе смотрят на жизнь. Хочется каждого остановить, расспросить, понять, что у него на душе, чего ждет он от будущего, на что надеется, о чем мечтает?
Прошел не спеша по главной улице города — Торговой. Лавки и магазины открыты. На витринах товары. Но немного. В один магазин, не выдержал, заглянув. Это магазин Фельдмана. Здесь отец купил мне первую гимназическую фуражку и сразу же надел на голову. Давно это было, очень давно, кажется, много, много лет назад.
На Шиповаловской улице навестил мою бывшую квартирную хозяйку Анну Гавриловну Заостровскую. Анна Гавриловна и ее младшая дочь Вера мне очень обрадовались. Не так, конечно, как Прасковья Ионовна, но все же от души. Невесело рассказывали о своем житье-бытье при белых.
От них отправился на Заводскую улицу, надеялся повидать моего хорошего товарища по гимназии Мишу Карповича. Но не застал у них никого. Карповичи всей семьей эвакуировались в Сибирь.
Уехали не только Карповичи. Многие, так и не разобравшись в идеалах Советской власти и партии коммунистов, удрали вместе с белыми. Обиднее всего, что среди эвакуировавшихся немало скромных, небогатых людей, за интересы которых бьется Красная Армия. Отсталость, мещанские взгляды до сих пор мешают некоторым понять, кто их настоящий друг, а кто — злобный враг. Что же поделаешь, словам не поверили — жизнь научит.
Большой урон понесла молодежь, гимназисты. Письмоводитель Иванов и классный надзиратель Василий Васильевич Крупин (за большие торчащие рыжие усы мы его называли «Тараканом») порассказали мне такое, что вовек не забудешь. Беляки, оказывается, вымели под метелку всех из старших классов. Гимназисты-старшеклассники почти поголовно принесены в жертву угнетателям. О многих уже известно, что погибли или тяжело ранены в боях с Красной Армией.
Очень огорчило меня известие о том, что наша ЧК еще летом 1918 года расстреляла как заложника Ивана Петухова. Ничем не оправданная жертва! Я знал Ивана, он не был буржуем, никогда не говорил против власти Советов. Такие трагические случаи только восстанавливают против нас тех, кто колеблется, не может быстро прийти к определенным выводам…
Володе Брагину белогвардейская свора не простила его умных революционных статей. Володю держали в тюрьме, долго истязали, потом расстреляли… Еще один из моих друзей отдал жизнь за Красный Октябрь.
Услышал, что Шурка Чуваков, который в трудные дни на Салке каркал: «все погибло, все разбито», действительно дезертировал из Красной Армии, вернулся в Камышлов. Где сейчас, никому неведомо.
Говорят, что Трошев, Аркашка Казанцев и сестры Грибуськи Донова в городе. Постараюсь их завтра разыскать.
Выспрашивал относительно редактора наших «Известий» Степана Васильевича Егоршина. По слухам, он вместе с бывшим учителем закона божия отцом Тихоном Андриевским был арестован белыми за большевизм. Вроде бы оба уцелели и должны со дня на день появиться в Камышлове. Интересно будет повидать их.
Когда был у Заостровских, не удержался, задал вопрос о Лиде. Она со всей семьей уехала в Сибирь в числе первых, как только началась эвакуация. Ее брат Костя стал заядлым белогвардейцем. Все это понятно, но вместе с тем как-то неприятно.
Встретил домовладельца Баранова (ему принадлежит и домик, в котором проживает Прасковья Ионовна). Всегда был надутый, важный — не подступись, а сейчас прост, разговорчив, душа-человек, да и только.
13 августа. Камышлов
Жизнь в Камышлове постепенно налаживается. Одна беда — не хватает работников, совсем мало осталось местных коммунистов. Одни ушли в Красную Армию, другие погибли в белогвардейских застенках.
На первом собрании в конце прошлого месяца участвовало лишь три члена партии с партбилетами: Лайковская, Романов и Худеева. Пять человек, утративших свои партийные билеты, присутствовали как сочувствующие. Это собрание избрало временный партийный комитет и попросило находившийся тогда в городе железнодорожный батальон выделить 10 коммунистов для работы в Ревкоме.
Через пару дней на втором собрании присутствовало уже 13 коммунистов. Речь шла об уездном Ревкоме, его составе. Снова возник вопрос, как быть с теми, кто раньше состоял в партии, но утерял или уничтожил партийный билет во время белогвардейского владычества? Решено впредь до выяснения считать товарищей сочувствующими.
Во временный партийный комитет единогласно доизбран известный камышловцам по 1918 году товарищ Куткин Григорий Ефимович, возвращенный с фронта из 1-й бригады 29-й дивизии.
Уездным военным комиссаром работает товарищ Васильевский Леонид Владимирович, который весной 1918 года был в Камышлове командиром отряда Красной Армии. Он прислан в Камышлов из нашей Особой бригады временно для организации Советской власти.
Со дня на день на должность военного комиссара должен приехать товарищ Басаргин Иван Иванович, которого я знаю как хорошего коммуниста по полку «Красных орлов» и партколлективу 29-й дивизии. Он сменит товарища Васильевского, а тот вернется в бригаду на свою должность командира части.
Узнал кое-что о моем боевом товарище первых дней красноармейской службы, задушевном друге С. Д. Гоголеве. Он вернулся с фронта, но, к сожалению, по каким-то делам уехал на несколько дней из города.
Снова наслышался о злодействах белогвардейских палачей. Жену комбата-3 полка «Красных орлов» товарища Жукова — Наталью Алексеевну бросали в тюрьму. Даже то обстоятельство, что она беременна, не остановило извергов: ее жестоко избивали, четыре раза с детьми выводили на расстрел и сослали в Тобольск.
Недавно на Каменском заводе рабочие хоронили Таисию Полухину, растерзанную белогвардейскими бандитами. Товарищ Полухина не была коммунисткой. Вся ее вина в том, что она в 1918 году, зарабатывая на жизнь, шила белье для красноармейцев. Такого «преступления» колчаковцы не могли простить. За несколько дней до своего бегства они схватили Таисию Полухину, глумились над ней, терзали, обрубили пальцы, а потом убили.
Чего только ни делали белые, но все равно не могли запугать трудовой народ. Перед отступлением из Каменска они решили частично уничтожить, а частично увезти с собой в Сибирь заводское оборудование. Все уже было подготовлено. Однако в последнюю минуту кассир товарной станции товарищ Ларионов, воспользовавшись суматохой, подменил накладные. Поезд ушел, а станки остались. Незаметный герой товарищ Ларионов спас народное достояние.
…Из ума не идут рассказы о пытках, расстрелах, злодеяниях белой гвардии. Беляки чувствовали, что им приходит конец, а потому и неистовствовали, как дикие звери.
В Камышловскую тюрьму прибыла однажды этапная партия в 180 человек. Здесь ее принял какой-то казачий отряд. Уже на первой перекличке одному старику за то, что он не расслышал свою фамилию, дали 25 ударов саблей плашмя. Остальных били прикладами, сбрасывали с лестницы, стегали плетками. По дороге на Тюмень отставшим отрубали головы. Пока дошли до села Никольское (оно от Камышлова в девяти верстах), от партии арестованных осталась половина.
За Никольским — опять расстрелы. Стреляли прямо по сбившимся в кучу людям. Раненых добивали штыками, прикладами, саблями. В конечном счете, от этой большой партии уцелело лишь десять человек.
Сейчас в Камышлове создана следственная комиссия. Она занимается расследованием преступлений белогвардейцев, вскрывает могилы расстрелянных. Мне многое рассказывали товарищи, которые присутствовали при раскопке могил. В каждой могиле — пять, десять, а то и больше человек. У трупов разбиты черепа, отсечены руки, отрублены саблями головы, у женщин штыками проколоты груди. Даже не верится, что люди способны на такое.
Нет, это не люди, это звери, которые питаются человеческой кровью, кровью рабочих и крестьян! Народ никогда не забудет безвестных страдальцев и мучеников за Советскую власть, за победу мировой социалистической революции.
Вечная память и вечная слава дорогим товарищам, отдавшим свои жизни за счастье грядущие поколений!
14 августа. Камышлов
Поезд мой отходит через два часа. С ним намереваюсь добраться до Талицы, где находится политический отдел 51-й дивизии. Вещи собраны. Могу спокойно писать.
Вчера вечером был небольшой любительский спектакль. После него долго танцевали. Встретился со многими старыми знакомыми.
Прежде всего, видел Трошева. Услышал от него новость, которая мне не давала долго уснуть. Арька Рабенау не погиб в Кривском! Он попал в лапы белых, но сумел избежать смерти. Трошев видел Арьку своими глазами, но где он сейчас, не имеет представления. Может быть, мне еще посчастливится и я встречусь с Арькой. Каких только встреч не было за последний год!
Вместе с Мишей Сизиковым Трошев таскался по занятым белыми губерниям и увидел там столько ужасов, что из правого эсера превратился в коммуниста.
Да, жизнь трет и учит, крепко учит. Трошев сейчас совсем иначе смотрит на окружающее и на будущее, чем год назад. Сейчас он во всем соглашается со мной, а раньше спорил, да еще как спорил… Не хочу вспоминать о его прежних ошибках. Человек, наконец, выбрал правильную дорогу и теперь пойдет по ней.
Был на вечере и Аркашка Казанцев. Этот ни в чем не изменился. Как и раньше, работает на железной дороге, играет в духовом оркестре, ведет свой обычный трудовой образ жизни.
А про гимназистку Мусю Комарову, которую тоже встретил на вечере, даже не знаю, что написать. Хорошенькая барышня-хохотушка. И только. Ее отец и старший брат в лагере наших врагов.
Судя по вчерашнему спектаклю и вечеру, культурно-просветительная работа в городе начинает помаленьку налаживаться. Это, конечно, лишь первые шаги. Уже идут разговоры об организации уездного бюро по внешкольному образованию, в волостях создаются культпросветкружки. Скоро в дачном поселке Бамбуковке откроется Народный дом. Собирают средства (а главным образом хлеб) на приобретение кинематографических аппаратов. На заборах и тумбах появились объявления о лекциях. Приводятся в порядок школы, детские сады, приюты, ясли, родильные покои. Все эти безобидные учреждения сильно пострадали при владычестве белых.
Ростки новой жизни упрямо пробиваются из почвы. Сейчас самая большая беда — нехватка опытных работников. Чувствуется это и в народном образовании. Иные учителя, забыв про совесть и гражданский долг, бежали в Сибирь. Удрал и директор нашей гимназии Максимов. Он раньше любил себя называть народником, и многие этому верили. Никакой он не народник, а самый обычный прислужник старого режима. Не случайно в 1917 году Максимов объявил себя кадетом.
До сих пор камышловцы не могут опомниться после террора и разгула колчаковских офицеров. Офицерье измывалось не только над мирным населением, но и над своими солдатами. Дело дошло до того, что какой-то контр-адмирал Старк, командир бригады морских стрелков, отдал специальный приказ, запрещающий «господам офицерам» на улицах употреблять по отношению к солдатам «площадную брань» и называть их «мордами». В приказе делалось предупреждение: «Мы дойдем до того, что публика будет убегать с улиц, дабы не слышать командных прибавлений господ офицеров».
Кончаю. Надо идти на вокзал.
…Дописываю на вокзале. Сейчас подойдет поезд. Часа через два-три буду на месте, в Талице.
Прасковья Ионовна плачет, крестит «своего Феликса». И мне тяжело с ней расставаться. Старая она, дряхлая, здоровье плохое. Да и жить-то не на что…
15 августа. Талицкий завод
Вчера приехал из Камышлова в Талицкий завод. Здесь его попросту называют Талицей. Нашел политотдел, в котором не был целых две недели. Это уже политотдел не Особой бригады, а только что созданной 51-й стрелковой дивизии. В нем много старых сотрудников, агитаторов и инструкторов. Но заведующий новый. Товарища Черноусова уже нет. На его месте товарищ Вольфович. Новый секретарь, новые заведующие некоторыми отделениями. Товарищ Чазов по-прежнему ведает общим делопроизводством. С ним его неизменная подружка машинистка Гликерия Головина. Товарищ Басманов — заведующий крестьянской секцией. Нахожусь в его распоряжении как инструктор-организатор по работе в деревне. Да, теперь у меня дело по душе. Говорить с мужиками, рассказывать им про власть Советов и революцию, помогать, чем сумею, — это по мне.
Сегодня выступал в Талицком Народном доме, держал речь о текущем моменте и о том, как труженики Талицы могут пособить Красной Армии. Народу было, наверное, с полтысячи. Молодежь и старики, мужчины и женщины. Говорил от всего сердца, и слушали меня хорошо. Когда кончил, сильно хлопали, громко кричали «ура».
От местных граждан выступали рабочий, крестьянин и молодой парень из заводских. Все об одном: скорее покончить с Колчаком и по-революционному строить новую жизнь.
Вышел после митинга из Народного дома, вижу — Миля Гребешкова. Она родом талицкая, училась в камышловской женской гимназии. Мы с ней иногда встречались на вечерах. Миля радостно поздоровалась со мной. Мне тоже было приятно встретить знакомого человека. Пошли гулять. Вечер теплый, ласковый. Она мне показывала улицы, провела к большому пивоваренному заводу братьев Поклевских-Козелл, потом к зданию лесного училища. Сначала мы были на «вы», но уже около лесного училища перешли на «ты».
Миля спросила:
— Когда война кончится, кем будешь?
Я ответил, что еще не решил окончательно. Мне нравится медицина. Но, возможно, поступлю учиться на техника-лесовода. Только бы Колчака доконать, там видно будет.
Очень хорошо погуляли.
17 августа. Талицкий завод
Колчаковцы отступают все дальше и дальше на восток. В нашу дивизию пришел мой старый знакомец — 10-й Московский стрелковый полк. Он уже теперь не 10-й, а 457-й. После переформировки полк пополнился, закалился. Сейчас в нем все девять рот, пулеметная и прочие команды. Во главе все тот же товарищ Савельев. Хотелось бы побывать в полку, да пока не удается. Не сегодня — завтра товарищ Басманов пошлет меня в деревню.
За эти дни составил отчет о поездке в Камышлов и Зырянскую волость. Старался ничего не пропустить. Отчет в крестьянской секции взяли, но еще не прочитали, сейчас все заняты. Басманов по-товарищески поговорил со мной, расспросил об отце, о семье, о моих встречах в Камышлове. Вопросы задавал не из вежливости и не по служебной обязанности. Видно, все его интересует.
Вчерашний вечер с Милей танцевали в Народном доме. Во время танцев, не переставая, разговаривали. Продолжали тему, которую задели при первой встрече — что станем делать, когда закончится война? Мне ясно одно — буду учиться. Миля тоже хотела бы вернуться в гимназию, закончить ее. Однако у родителей нет средств. Придется поступать на работу. Но вот вопрос: куда?
Пока танцевали, я присмотрелся к Миле. Она беленькая, голубоглазая, личико веселое. Держится бойко, однако не развязно. Ростом небольшая, фигурка аккуратная. Приглянулась она мне. Я с ней чувствую себя легко. И даже танцую легко. Тут уж ее заслуга. Она танцевать умеет. Обо мне этого не скажешь. Характер у Мили самостоятельный, но довольно колючий. За словом в карман не лезет.
Сегодня после обеда вместе с Яшей Горбуновым бродили по саду заводчиков Поклевских-Козелл. Это всем богачам богачи. Оба брата были приняты при дворе, лично знакомы с Николаем Вторым. Один служил послом за границей.
Сад у них — дай бог. У нас в Камышлове у городского головы Скачкова куда меньше. А скачковский сад я изучил неплохо. Осенью не раз лазили туда с дружками за китайскими яблоками. Здесь же не только яблоки, но и малина, смородина, крыжовник. Ягоды уже сходят. Но на нашу долю еще осталось. Сторожа недружелюбно косились на нас, однако прогнать не решались.
20 августа. Талицкий завод
Нам объявили приказ товарища Блюхера в связи с его вступлением в командование. 51-й дивизией. Приказ интересный, не совсем похожий на обычные. Вот его содержание:
«…Приказом Реввоенсоварма я назначен начдивом 51-й стрелковой дивизии в момент победоносного продвижения Красной Армии в Сибирь с великой целью освобождения трудящихся из-под ига мировых хищников империалистов. Учитывая горький опыт партизанщины на юге и считая лучшим учителем для правильного формирования новой дивизии весь полуторагодовой опыт строительства рабоче-крестьянской армии, мы призываем всех товарищей, участвующих в формировании и боевой работе в рядах нашей дивизии, приложить все усилия к тому, чтобы она в ближайший срок оказалась на должной высоте как по своей боеспособности, так и полному осознанию великих задач, возлагаемых на нас трудящимися. Мы призываем 3-ю бригаду брать достойный пример со своих старших боевых товарищей — Особой бригады и Северного экспедиционного отряда, влитых теперь в нашу дивизию.
Все товарищи командиры и комиссары обязаны строго проводить линию центра, точно выполнять все распоряжения, зная заранее, что никакие ссылки и отговоры не могут быть приняты во внимание. Полная централизация в работе, строгая организованность и твердая революционная дисциплина в рядах, а также дружное сотрудничество всех работников дивизии есть залог успеха и боевой мощи последней. Все разгильдяи, плохо учитывающие серьезность момента для Советской власти, легкомысленно играющие интересами рабочего класса, не могут встречать пощады, получая должную кару по всем строгостям революционного времени.
По отношению к крестьянству освобожденных местностей и прифронтовой полосы должна строго проводиться политика, принятая на VIII съезде РКП и ставшая основой для Советской России в целом.
Мародерству, грубостям и самовластью по отношению к трудовому населению не должно быть места с первого же дня существования нашей дивизии. На вас, товарищи комиссары и коммунисты дивизии, лежит особая ответственность за всякое отступление от общепринятой в данный момент линии Советской власти.
На ваше содействие к поднятию дивизии на должную высоту мы рассчитываем и надеемся в каждом из вас встретить достойного сотрудника.
Товарищи красноармейцы! Очередной задачей нашей дивизии является продолжение славного дела июньских дней, когда было заложено прочное начало уничтожения банд Колчака. Славные дивизии и бригады нашей армии не уступали по храбрости, стойкости и легендарному геройству другим частям могучей Красной Армии. Наша молодая дивизия получает участок уже за пределами Урала на прямой дороге в Сибирь. Мы должны довести до конца славно начатое дело и быть во главе тех, кому выпадает на долю великое счастье ликвидировать, т. е. разбить наголову банду Колчака. В вашем сознании, дисциплинированности, готовности к последнему решительному бою с врагами — залог освобождения рабочих и крестьян от мировых паразитов. Сплоченными рядами вперед, славные полки 51-й дивизии!..»
Готовлюсь в поездку. Перечитал «Красный набат» и «Правду» за те дни, что был в Зырянке и Борисовой. Ознакомился с донесениями комиссаров полков. Больше всего меня интересует теперь, что пишут о настроении крестьянства. Комиссары докладывают о радости, с какой трудовые крестьяне принимают Красную Армию.
Сегодня встретил нашего старого политотдельца Мишу Кесарева, брата военкома 10-го полка. У меня с Мишей, так же как и с его братом, хорошие отношения.
С Милей постояли вечером у Народного дома и разошлись. Каждый торопился по своим делам. А все-таки хорошо, что встретились.
22 августа. Станция Тюмень
Не первый раз пишу на вокзале. Рядом сидит Яша Горбунов. Мы с ним составляем агитационный отряд, будем работать в двух волостях. Яше любопытно, что это за тетрадь у меня в руках, какие записи делаю. Но я не люблю рассказывать о дневнике.
Наконец, Яша не выдержал:
— О чем строчишь?
Я сказал, что записываю кое-что по работе. Да я и не соврал. Ведь в своем дневнике я больше всего пишу о сражениях, красных героях и политической работе…
Бригады и полки ушли далеко вперед, Политотдел переехал в Тюмень. На его место в Талицкий завод прибыли тыловые учреждения. Вся дорога до Тюмени забита тылами, командами этапных частей и разными отрядами.
Выехали мы из завода в спешке. Я едва успел известить Милю и повидаться с ней. Она пришла к политотделу. Мы посидели полчасика на скамейке. Разговор не ладился. Было невесело. Никаких особенных слов не сказали друг другу. Да и о чем?
— Значит уезжаешь? — спросила Миля.
— Уезжаю.
— Жаль.
— И мне жаль.
Миля встала, крепко сжала мою руку (не предполагал, что девушки так умеют) и пошла. Я ждал, пока она дойдет до угла. На углу Миля повернулась и помахала мне рукой. Вот и все…
Последние дни у меня прошли в суете, в разработке инструкций и планов. Но определенного дела не было. Возможно из-за переездов. Больше всего суеты создают товарищи, которые составляют сводки, справки, отчеты. Они дергают всех и каждого.
Для меня самое трудное — писать инструкцию для агитаторов крестьянской секции. Ведь опыт-то совсем куцый. Всю войну мы провели в ротах, батальонах и полках. Наш руководитель товарищ Басманов — человек умный и добросовестный. Но у него опыта меньше нашего. Одна надежда — жизнь научит.
Получил удостоверение в том, что являюсь инструктором крестьянской секции политотдела и командируюсь «в прифронтовую полосу для инструктирования волревкомов, исполкомов, партийных организаций и др.» Мне разрешается за плату пользоваться советскими и обывательскими лошадьми.
Успел немного познакомиться с Тюменью. Походил по улицам, заглянул в магазины. Город большой, заселен густо. Грязь неописуемая. Поэтому, вероятно, больше всего мне понравилась баня. Провел в ней часа два. Напарился досыта.
Я не впервые в Тюмени. Дважды был в детстве. Хорошо запомнились обе поездки. Первый раз меня, семилетнего, мама возила из Борисовой в Тобольск, где отец служил фельдшером в гарнизонном лазарете. От Камышлова до Тюмени ехали поездом, а дальше пароходом. Помню, как пароход — звали его «Ласточка» — нагнал выводок маленьких утят. Утка не успела вовремя отвести их и стала сильно крякать. Утята мечутся, ныряют. Только когда пароход прошел, собрались вместе и всем выводком спокойно поплыли в прибрежные кусты.
Второй раз был в Тюмени десять лет назад. Тогда мы всей семьей из Покровского, где служил отец сельским фельдшером, перебирались в Зырянскую волость. Мне запомнился вокзал, привокзальная площадь, небольшой садик…
Спешно кончаю. Подошел поезд на Тугулым. Это наш.
23 августа. Село Тугулым
По берегам гнилой, заросшей тиной речушки широко расползлось богатое сибирское село Тугулым. Важно, словно бы в насмешку над окраинными лачугами бедноты, высятся дома деревенских богатеев. Крыши сверкают зеленой краской, наличники привлекают глаз затейливой резьбой.
В подвале большого каменного дома лавка общества потребителей «Крестьянин». В распахнутую дверь сельской сборни видны низкие своды, темные, грязные стены. Возле сборни на бревнах сидят мужики. Уставились в землю и не спеша о чем-то толкуют.
Подошел, поздоровался. Разговор знакомый: война, трудная жизнь, разорение. Я принялся рассказывать, как Советская власть помогает трудовому крестьянству. Слушают не перебивая. Одни — с надеждой, другие — с сомнением. Но всем хочется верить, что я прав, верить в лучшее будущее.
Душу вкладываю в свои слова, объясняю про гражданскую войну, про колчаковщину. Мужики согласно кивают головами. Что такое Колчак, они знают, испытали на собственном горбу. Но и к Советам еще относятся с опаской, помнят ошибки, допускавшиеся на местах в восемнадцатом году. Я доказываю, что теперь у Советской власти больше опыта, да и мужики за этот год лучше поняли, кто им враг, кто друг.
— Дай-то бог, — сказал один из стариков.
Мужики хотят во всем разобраться, доискаться до причин. Поэтому прислушиваются к каждому слову. Уже то, что им так подробно стараются объяснить положение, действует хорошо. Они понимают, что без трудностей, без жертв не обойтись. От нас, от нашего поведения зависит, пойдет ли за Советами крестьянская сермяжная Сибирь.