Коллекция народной мудрости

Фольклор и устное народно-поэтическое творчество

жителей Салдинского края

Под редакцией О.Журавлева

Сегодня мы начинаем вас знакомить с главами книги «Коллекция народной мудрости. Устное народно-поэтическое творчество и фольклор жителей Салдинского края». Материалы для нее салдинский краевед Иван Васильевич Орлов собирал несколько лет и издал в 1966 году всего в нескольких печатных экземплярах. Один из сохранившихся экземпляров нам любезно предоставили сотрудники  Верхнесалдинского городского архива.  

Книга 1

Вместо предисловия

Коллекция народной мудрости

«…Посвящать свою жизнь собиранию народных песен – прекрасный подвиг».

Н.Г.Чернышевский

Передомной – объемистая тетрадь старательно исписанная почерком человека, не привыкшего много держать перо в руках. Это результат большого труда и поиска Ивана Васильевича Орлова из Нижней Салды. История его такова.

Несколько лет назад И.В.Орлов по заданию местного музея начал собирать рассказы нижнесалдинцев о прошлой жизни. Его собеседниками были представители «института заводских стариков», как в свое время говорил П.П.Бажов, люди в возрасте  от 70 до 100 лет. Воспоминания о условиях труда на уральском заводе, о быте в пореформенную эпоху повлекли за собой рассказы о народных обычаях и традициях, о свадебном обряде. Припомнились пословичные выражения, отражающие особенности труда и производственных отношений, насмешливые песни о заводском начальстве, старинные песни и частушки о любви и семейной жизни. Одним словом, то, что объединяет народная мудрость. В записях немало ценных этнографических сведений.

Подобные коллекции материалов нужны всегда, а сейчас, когда приближается праздник 50-летия Советской власти, нужны в особенности. Это своеобразные документы по истории промышленности и культуры дореволюционного Урала.

Теперь Нижнесалдинский краеведческий музей может обогатить свою коллекцию сведениями из собрания И.В.Орлова. Несомненно, они вызовут большой интерес посетителей. Так, в разделе «Быт рабочих в лесу и на куренях» есть рассказ А.Терентьева и И.Щукина, дающих яркую картину трудной и опасной для жизни куренной работы.

В рассказах встречаются живо описанные творческие портреты талантливых представителей уральского дореволюционного рабочего класса – сказочников, песенников, рассказчиков. Таков куренной рабочий Иван Егорович Зорихин, который своими увлекательными сказками помогал куренщикам коротать томительные часы во время горения «кучонка». Или Иван Андреевич Постыляков и Михаил Леонтьевич Щукин – знатоки шутливых и остро сатирических песен и «присказулек». Сочинителем слыл в народе Семен Семенович Лопоухов, острый на язык, тароватый на песни и шутки, от которых солоно приходилось администрации и ведомственным лицам.

Число собирателей фольклора растет. Интересную работу ведут в этом отношении З.Лебедева, преподаватель литературы из Невьянска, И.Галин из Каменска-Уральска, Ф.Перин из деревни Шигаево Шалинского района и другие.

В.Кругляшова, доцент Уральского государственного университета

Газета «Уральский рабочий», 1 декабря 1966 г.

Продолжение следует

Доклад на Первой народной краеведческой конференции Нижнесалдинского краеведческого музея в 1965 году и Областной Пятой краеведческой конференции в г.Свердловск в октябре 1967 года.

Докладчик И.В.Орлов:

Товарищи!

В марте 1963 года народно-краеведческий музей г.Н.Салда поручил мне работу по собиранию фольклорного материала по быту дореволюционных времен.

Беседовал я со множеством  престарелых людей, от 70 до 100 лет. О жизни рабочих нашего района Нижнесалдинского завода до Октябрьской социалистической революции.

Писал о церковных обрядах, как появилась пахотная земля у населения Н.Салды и сенокосные угодья. Писал о свадебном периоде года, о культурных учреждениях и местах развлечений в те времена. Писал об изменениях социальной среды, о прозвищах и причинах их возникновения, о суевериях и знахарстве. Собрал сорок две песни прежних времен. Писал рассказы, сказки и шутки балагуров, и о тех людях, которые их сочиняли.

Из рассказов моих собеседников – тяжелая была жизнь в годы крепостного права. Но еще тяжелее она была после отмены крепостного права, когда люди приспосабливались к новым условиям жизни. Если раньше помещик-заводчик Демидов  облагал своих крепостных трудоспособным оброком – выжечь пятьдесят коробов угля и вывести уголь на склад завода. Это значит, три месяца в год на него работать, а два из них - вместе с лошадью. При этом заводчик крепостного кормил и по нужде давал продуктов вперед под работу. Но после отмены крепостного права, Демидов давать продукты своему бывшему крепостному не стал.

Если при крепостном праве ходивших по дворам, просящих подаяние людей было ничтожное количество, то после его отмены таких стало множество.

Появилась у освобожденного крестьянства необходимость расширить свое хозяйство и увеличить свою рабочую семью. Поэтому первое время семьи не делились. В одной семье, в одном хозяйстве жил отец, один-два и даже более сыновей со своими семьями. И все они были членами одной большой семьи обоего пола и подчинялись одному старшему.

Занятость членов семьи распределялась по-разному. Женщины ухаживали за мясным, молочным скотом и птицей, а мужчины занимались уходом за лошадьми, приобретением и ремонтом обоза и сельхозорудиями. Из этого порядка старший в семье и исходил при распределении членов семьи на работы в хозяйстве и на производстве.

Пищей в большинстве семей были овощи. Соблюдались посты и мясоеды, люди не ели мясной и молочной пищи в посты и постные дни в среду и пятницу, в течение всего года.

Дети с малых лет привлекались к труду в качестве нянек, а с девяти лет увозились в лес на работу. В особенности в тех семьях, у кого родители работали на курнях, поэтому целые семьи  были неграмотными.

Повсюду в избах стояли печки-времянки, которые топились круглые сутки. Двойных рам в окнах ни у кого не было, повсюду были полати. Дети были плохо одеты, до 7 лет бегали без штанишек, в длинных холщевых рубахах. Люди жили бедно, хлеба своего не хватало. Особенно бедность отражалась на детях.

Неумолимы были и церковные законы, без крестного и крестной не крестили новорожденного ребенка в церкви. Но в силу постоянной занятости  родственников на работах, приходилось просить принять участие в крещении ребенка тут же в церкви или ловить на дороге возле церкви совершенно незнакомых людей. А потом забывать их имена вплоть до тех пор, пока не будут выдавать дочь замуж или женить сына. И тогда приходилось искать крестного или крестную по записям в церковной книге.

В церкви крестила ребенка повивальная бабушка, родильных домов тогда не было. В церкви давали имя ребенку, а бабушка, порой, пока шла из церкви домой с ребенком, забывала его имя и назначала его сама. И звали человека по этому имени до тех пор, пока он не будет жениться или не пойдет на военную службу. Так появилось имя у Терентьева Николая (Колько – Ондря) и у многих других.

Нельзя сказать, что все люди этих времен верили в существование Христа и в священное служение. Но по обычаю, переданному из поколения в поколение, ходили в церковь, соблюдали обычаи своих родителей и предков. Особенно, в такие церковные праздники, как Рождество, Пасха, Крещение, Николин день и другие праздники.

Соблюдали и народные праздники – Маленицу, Семик – женский праздник. В Масленицу проходило народное катание на запряженных лошадях - в одиночку, парами и на тройках. На лошадь одевали наборную сбрую, лошадей украшали цветами. Катание занимало круг до 10 км. Это было настоящее народное гуляние. Собирались на улицах большие группы людей, кричали «Ура!».

А в Семик женщины ходили с березками по улице. Навешивали на них ленточки разных расцветок, плясали и пели песни. Например, «Чей - мой девки хоровод, стой - не расходися». Или «Возле речки, возле моста - трава росла».

Многие церковные праздники были связаны с временем народных событий и обычаев. Например, в Егорьев день выбирали конных и коровьих пастухов. Конные пастухи ездили в седлах на верховых лошадях с колоколами в руках и пели песни: «Девушки-красотки, каков нонче свет? Кого, верно, любим, а в том правды нет».

Владельцы конного поголовья Салды устраивали барьеры, а пастухи скакали на лошадях через них. Это было настоящее народное зрелище.  А еще любители спорта в этот день собирались в круг для пробы сил. Начиналась борьба, тянулись палкой, бились в кулачки, а болельщики награждали их аплодисментами.

Каждый год в Нижней Салде была Никольская ярмарка. Это было замечательное время года. На ярмарку съезжались со своим товаром из многих городов и волостей – торговцы, купцы и крестьяне из окрестных деревень.

Площадь торговли тянулась в эти дни свыше версты. На каждую ярмарку обязательно приезжал бродячий балаган - цирк. В те времена это было единственное культурно-увеселительное мероприятие для детей и взрослых Н.Салды. Ни каких культурных учреждений тогда в заводском поселке не было, только церковь да винные лавки. Первая деревянная церковь в Н.Салде была открыта в 1764 году, а первая школа – в 1836 году, что на 70 лет позднее.

Наш завод в то время работал на древесном угле и дровах. А потому множество людей работало на заготовке этого топлива на курнях в лесу - рубили дрова и выжигали кучевой уголь. И если рабочие на заводе работали по 12 часов в день, то на курнях - от утренней до вечерней зари. Месяцами не выезжали из леса домой, не мылись в бане. Кожа на руках у них была, как рыбья чешуя, а сами ходили черные, как обгорелые головешки.

Томительные ночные часы во время горения кученка, помогали им коротать местные сказочники и балагуры. Такими были постоянные рабочие курней - братья Иван, Данила и Никита Зорихины. Так, Иван Егорович Зорихин имел свое небольшое хозяйство и слыл сказочником. Вот одна из его сказок:

Продолжение следует

«Жил в одном княжестве князь и болел он проказой. Угнетали его злокачественные нарывы на теле. Разослал князь своих слуг по всему своему княжеству искать лекаря, который бы взялся за большие деньги вылечить его от болезни.

Выехали гонцы по всему княжеству. Долго они ездили, искали такого лекаря, но найти не могли. Только один гонец – слуга князя, встретил старца, который сказал ему, что для того, чтобы вылечиться, князь должен найти человека, который был бы всем доволен и ни в чем не нуждался в жизни. С того человека надо снять рубаху и одеть ее на князя. И тогда болеть он не будет.

Выслушал князь своего слугу и поехал сам искать такого человека по своему княжеству. Долго он ездил, но найти такого человека все не мог. И только возвращаясь домой, князь на своем пути увидел пахаря, который пахал небольшой клочок земли. Остановился князь и завел с пахарем разговор о житье-бытье. И о чем бы князь ни спросил пахаря, тот отвечал, что ни в чем не нуждается и в жизни всем был доволен. А меж тем, домик пахаря стоял недалеко от его поля, весь ветхий, на курьих ножках. Жил он в нем со своею старушкой. Посеет хлеб, снимет урожай, да так и живет дальше.

Князь тогда пахарю и говорит: «Отдай мне свою рубаху, я тебя награжу! Дам тебе все, что ты только захочешь!»

Выслушал пахарь князя, склонил голову и говорит: «Отдал бы я тебе, князь свою рубаху, но у меня ее нет». И расстегнув свой чакмен, показал голое тело.

Так и не нашел князь нужного ему человека в своем княжестве…»

А еще Иван Егорович Зорихин рассказывал сказки о серебряном копытце, шуте Балакиреве и такие длинные, что с вечера начнет рассказывать, а закончит лишь под утро.

Его братья - Никита и Данила Зорихины вечно работали по найму у зажиточных мужиков до 50 лет и оба не женились.  Оба не имели выходной одежды и обуви. На ногах у них были лапти или опорки от поношенных сапогов. Но их профессия поторжного (жигаря) и кузнеца в то время была очень ценной. Вот бывало Данило заиграет в гармонь простушку, и оба с Никитой запоют:

«Раскатись моя телега,

Все четыре колеса.

Подниму свою сударушку

Под сами небеса…»

Много тогда рабочих работало на вывозке угля и дров на склад завода, доставке железа из Алапаевска в Нижний Тагил и дальше до реки Чусовой. Спали они «под шапкой», находились в постоянной разлуке со своей семьей и любимой девушкой. Ходили в плохой одежде – чекменях даже зимой в сильные холода. Об этом и пелась в народе песня:

«Деревенский мужичок

Вырос на морозе.

Летом ходит за сохой,

Зиму всю в развозе…»

Но время шло, завод хоть и медленно, но уверенно строился. Появились на заводе новые цеха и прокатная фабрика (так называли прокатку). Увеличилась потребность в рабочей силе, росли квалифицированные рабочие.

Заводчик Демидов в годы крепостного права отдавал взаймы места вырубок рабочим курней под сенокосные угодья, а сенокосные места вокруг населенных пунктов сдавал в аренду рабочим завода по 20 копеек за десятину. Рабочие потом расширяли их за счет демидовских лесов из поколения поколение и передавали их по наследству. В итоге получались обширные поля и елани. После отмены крепостного права они перешли в собственность рабочих вместе с лесом.

Крепко привязанные к заводу рабочие со временем стали продавать свои земли, становясь пролетариями, а те, кто их скупал – обогащались. Так, например, Гашков Игнат и его сын Иван Игнатьевич скупили 28 десятин посевной площади и 40 десятин сенокосов, после чего в народе их стали называть «помещиками».

Многие владельцы сенокосных угодий стали продавать лес на своих участках скупщикам-лесопромышленникам, а для своих нужд самовольно рубили Демидовские леса и становились зажиточными. А кто берег лес на сенокосах, тот оставался бедняком.

Самовольные рубки демидовских лесов имели такой размах, что Демидов в 1913 году вызвал из губернии ингушей для борьбы с нарушителями. Но ингуши, вместо охраны леса, занялись бандитизмом, убили кассира лесопромышленников и завод от них отказался.

Некоторые местные торговцы, ходившие с лотками по дворам, продавая мануфактурную обрезь и штучный мелкий товар, со временем стали иметь большие оборотные денежные средства, обзавелись хорошими домами и магазинами. Так, купец Треухов имел до миллиона рублей капитала и свою сортовую мельницу, а торговец Шамарин Д.И. – кинотеатр, электростанцию и магазин.

С отменой крепостного права началось и изменение социальной среды. Богатые стали учить своих детей в средних и высших учебных заведениях. За ними тянулись и середняки, а бедняки так и оставались неграмотными. Отсюда стало резко отличаться поведение в общении богатой и бедной молодежи.

Культурным развлечением тех лет для взрослых и молодежи Салды были вечерки и зрелища. В местном обществе были свои талантливые люди-музыканты, которые играли на разных инструментах от простой гармошки до баяна, от балалайки до гуслей, от физгармонии до  рояля. Некоторые из них, например, Уткин, Соколов, Постыляков и Корпачев, сами делали музыкальные инструменты и играли на них.

Были и те, кто сочинял песни и шутки. В своих песнях они высмеивали эксплуататоров, критиковали заводскую администрацию. Но поскольку они были неграмотными и малокультурными, то в своих сочинениях допускали ошибки и, даже, похабшину.  И это понятно, ведь люди тогда жили в эксплуататорском обществе. Никто и никогда не занимался организацией культурного быта трудового народа и всесторонним развитием личности.

Одним из таких сочинителей был местный рабочий курней Семен Семенович Лапаухов. Вот одна из его шуточных песен:

«В Банной улице, к реке

Жил мужик на бугорке.

Точно жил мужик Обухов,

Вроде, Сема Лапаухов.

У него жена Шимуха

По прозванью «хлебна муха».

Хоть глядит одним глазком,

Зато в платьице баском…»

Однажды на общественной сходке выбирали волостного старшину и выдвинули кандидатуру человека не пьющего водку. Семен Семенович встал и говорит: «Общественники, не выбирайте вы этого человека, не портите его! Он сейчас не пьющий человек, а выберете – испортится и будет пить…»

На заводе у подрядчика Волкова была рабочая артель, которая возила на громоздких колесах различные тяжести. Запрягалась в колеса сильная тяглая лошадь. По бокам ее с обеих сторон был натянут от колес свитый из конопли канат. При перевозке тяжестей за него тянула рабочая артель по 10-15 человек на одну сторону. Груз подавался медленно, по 10-15 метров и вставал. И каждую остановку артель пела по куплету песню: «И еще раз возьмем, раз еще возьмем…»  А запевалой у них был Горбунов Е.И.

В своих песнях артель пела в основном про тяжелую жизнь и труд, а также  высмеивала подрядчиков-эксплуататоров:

«Мы подрядчиков уважим,

Если водки нам не купит,

Рожу сажею намажем…»

О тяжелом труде на заводе и на курнях пелась и такая песня:

«Вы уральские заводы, вы Демидовские.

Не Демидова заводы государевые.

Купченина по плотинушке похаживает,

Он бородушку  поглаживает,

Христианов на работу понаряживает.

Вы работайте на меня, на барина.

А работушка на барина не легка,

А оплата за работушку мала.

В курнях шеститушки пилить,

На завод их зимой вывозить…»

…Советский писатель Максим Горький неоднократно призывал российских писателей и фольклористов изучать рассказы трудящихся живших до революции. Эти рассказы, по выражению писателя, имеют значение исторических документов. Для современной молодежи они  живые свидетельства  изменений, произошедших в жизни нашего народа после революции…

Из автобиографии  ОРЛОВА Ивана Васильевича:

Родился 23 февраля  1899 года в бедной крестьянской семье ремесленника Костромской губернии Макарьевского уезда Верхнейской волости.

Отец Орлова в 1884 году переселился с семьей на Урал в Верхнюю Салду, а в 1885 году переехал на постоянное место жительства в Нижнюю Салду. В 1900 году отца сонного убил кустарь-пимокат на семейном вечере у крупного кустаря-пимоката в Верхней Салде. Большая семья Орловых (мать, бабушка, девочка и три мальчика от 12 до 1,5 лет) осталась без кормильца.

Мать после смерти отца работала на постройке Александровской церкви и била шерсть на лучке на пряжу для салдинцев. По дворам не ходили, подаяние не просили. А вот бабушка каждое воскресение стояла на паперти у Александровской церкви и просила подаяние. На заработок матери и подаяние бабушки и жила семья. Дома своего не имели, жили на квартирах у квартиросдатчиков. Все дети родились в Нижней Салде.

Сестра умерла вскоре после смерти отца, а бабушка в 1911 году. Все трое братьев  окончили начальную школу. Старшие братья потом работали в частных кустарных пимокатных мастерских, а младший Иван – на Нижнесалдинском заводе.

В 1915 году старших братьев призвали в армию и направили на фронт Первой мировой войны. В 1917 году братья живыми вернулись с фронта и все три брата вступили в Красногвардейский добровольческий отряд в Нижней Салде, а в 1918 году ушли с отрядом на Гражданскую войну.

Старшие братья погибли на фронтах Гражданской войны. Иван воевал на Восточном фронте и на Северном Кавказе. Вернулся домой после демобилизации в 1922 году. Член КПСС с 1930 года.

После окончания Гражданской войны работал на руководящих хозяйственных, советских и партийных должностях в Нижней Салде.

С 1941 года – на фронтах  Великой Отечественной войны. Участвовал в боях на Западном фронте. Войну окончил в звании капитана, политработник.

Член президиума народного краеведческого музея г.Н.Салда. С 1963 по 1965 год, по поручению Совета народного краеведческого музея Н.Салды занимался сбором салдинского фольклора. Автор двух книг «Коллекция народной мудрости. Фольклор и устное народно-поэтическое творчество жителей Салдинского края».

За боевые и трудовые заслуги награжден шестью правительственными наградами, за общественную деятельность - Грамотами Горисполкома, Горкома КПСС и Облсовета.

Продолжение следует

Песни и частушки

Уральские заводы

Вы Уральские заводы, Вы демидовские.

Не Демидовские государевые,

Не Демидовские государевые.

Купченина на плотинушке похаживает,

Он бородушку широкую поглаживает.

Христианов на работу поднаряживает.

Ох! Христианы мои батюшки,

Вы работайте, работайте на меня.

На меня – своего барина.

А на барина работа не легка

И оплата той работушки мала,

И оплата той работушки мала.

В куренях дрова шеститушку  пилить.

На заводы их зимою вывозить,

На заводы их зимою вывозить.

В кученках звонкий уголь выжигать.

Лес от пеньев от кореньев очищать,

Лес от пеньев от кореньев очищать.

В лесосеках ветки, сучья собирать.

На заводы их пучками доставлять,

На заводы их пучками доставлять.

На постатях толсты бревнышки пилить.

И на площади заводские вывозить,

И на площади заводские вывозить.

А те бревна тяжелы, ой тяжелы.

Их на тройках на лошадушках везти,

Их на тройках на лошадушках везти.

Теми бревнами плотину укреплять.

Чтоб в пруду надежно воду сохранять,

Чтоб в пруду надежно воду сохранять.

В заводском пруду вода, вода, вода.

Для завода перва надобность она,

Для завода перва надобность она.

На крутых горах камения взрывать.

Окрест рудники горняцки открывать.

Для заводов минералы открывать.

А на руднике руда, руда, руда.

Там работа тяжела, ох тяжела,

Там работа тяжела, ох тяжела.

А работы те вручную выполнять.

Нет расчета их машиной заменять,

Нет расчета их машиной заменять.

Коль работать будет где-нибудь невмочь.

Там «дубинушку» родную  применять,

Там «дубинушку» родную применять.

А заводская-то работа не легка.

Зато делу производству голова,

Зато делу производству голова.

Песня записана со слов Рыбакова Михаила Севостьяновича, бывшего приемщика угля на заводском складе. Умер он в 1914 году в возрасте 82 лет.

Песня исполнялась коллективом художественной  самодеятельности клуба им. Ленина.

Рекрутская песня

Хорош мальчик уродился

Во солдатушки сгодился.

Да рекрутца то я,

Мальчик не боюся.

Лучше денежками

Мальчик, откуплюся.

Нынче денежки то

Мальчик не помога,

И мне, молодцу,

Путь-дорога.

И в дальний путь

Мальчику морока.

Ой Вы, братцы мои родные,

Запрягите пару коней,

Да везите меня в город.

Меня в город Верхотурье.

В Верхотурье есть приемная,

Во приемной стоят стулья.

Стоят стулья дубовые,

А на стульях сидят люди,

Сидят люди молодые.

Рекрутская песня

(Пели накануне отправления парня в армию)

Последний нынешний денечек

Гуляю с Вами я друзья,

А завтра рано, как цветочек

Заплачет вся моя семья.

Заплачут братья мои, сестры,

Заплачет мать и мой отец.

Еще заплачет дорогая,

С которой я три года жил.

Коляска к дому подкатила,

Колеса об землю стучат

И старший крикнул из коляски:

«Готовьте сына своего».

Крестьянский сын давно готов

Семья вся замертво лежит,

Лежат и братья мои, сестры,

Лежат и мать, и мой отец.

Еще лежит и дорогая,

С которой я три года жил.

Свадебные песни

До революции для того, чтобы парню жениться, или девушке выйти замуж, нужно было согласие родителей. За неповиновение родителям, по их жалобе в волостное управление, ослушавшихся детей подвергали телесному наказанию – стегали розгами.

Родители же имели право женить сына, или выдать дочь замуж без их согласия. Так, например, за Осипа Фокеевича Терентьева, когда он был на курне, родители высватали девушку Федосью Евсеевну Щукину. И только, когда он приехал домой, его поставили в известность. Он и не перемолвил родителям, только спросил: «Кого сосватали?» Ему сказали. «Ну, что ж, ладно…»

В то время девушек часто выдавали замуж без их согласия за женихов несоответствующего им возраста. Об этом в народе и пелась песня:

Уж вы кумушки мои подруженьки

Какому вы святому то молилися,

У вас мужья то молодые,

Ровно яблочки наливные.

У меня ли у младешеньки,

Старичище лежит на горбщике.

Я от старого уходом ухожу,

Шубки, юбки под запоном уношу,

Я у кумушки снаряжаюся,

У подруженьки набеляюся.

Я не знаю, как к старому явиться,

Уж я скок-скок на крылечко,

Уж я бряк, бряк о колечко.

Вот слезает старичище с печи,

Он берет меня младеньку за плечи.

Он стегает меня каждый час,

На каждое место по десять раз.

Хочет шкуру снять,

Под себя послать.

Продолжение следует

Песня про жениха

Не разливайся, мой тихий Дунай

Не затопляй зеленые луга.

Ой зеленые луга, да полынь траву.

В этой во травушке ходил олень,

Ходил олень золотые рога.

Не битый олень не подстреленный,

Не кому оленя убить, подстрелить.

Убить подстрелить и поранить.

Негде взялся удалой молодец,

Свет да Александр Васильевич.

Ударил оленюшка тросточкой,

Тросточкой, да камышовой.

Он стегнул оленюшка плеточкой,

Плеточкой семишелковой,

И тут же олень возмолился ему:

«Не бей, не стреляй удалой молодец,

В некое время сгожусь я тебе,

Будешь жениться - на свадьбу приду,

На свадьбу приду, все игры принесу,

Игры принесу, всех гостей взвеселю,

Особенно красную девицу,

Красную девицу, невесту твою.

Что б она да не плакала,

К тятеньке не просилася,

К маменьке не охотилась,

К братьям, сестрам, кумушкам,

К подружкам не стремилася.

Песня про парня

А кто у нас холост, кто у нас не женат,

Ой Степан холостой, а Иваныч не женат.

Время молодцу жениться, на добра коня садится

Ко тестину ехать.

Ой люли, ой люли, ко тестину ко двору,

К невестину терему.

А невеста выходила, Степану говорила:

«Степан оглянись, а Иваныч воротись».

Рад бы, рад бы воротиться,

Конь мой добрый не стоит,

Ветерочек дует, вьет, с головушки шляпу рвет.

Меня мамонька бранит, мне жениться не велит,

Мне жениться не велит, велит холосту пожить.

Велит холосту пожить, по вечеркам походить.

По вечеркам походить, красных девушек любить.

Песня про женатых

На горе, горе, на всей высшей красоте

Стояло деревце кипарис.

В том кипарисе висит золотая колыбель.

Подцепки серебряные, кольца золоченые.

В золотой колыбели лежит

Удалой, добрый молодец, Василий Степанович.

Своим важным голосом кричит:

«Ой, вы, братья, товарищи мои.

Качайте меня высоко,

Взмахните повыше того,

Увидал бы я маменьку свою.

Ой, душенька, мамонька моя,

Принеси мне сына - сокола,

Ростом то, ростом, как я.

Умом разумом в себя,

Черным бровям – соболям.

Ясными очами – соколами.

Еще милого сына чаем,

Свет да Степана Васильевича.

Еще милую дочку им.

Про невесту, у которой нет матери

На закат пошло красно солнышко.

На восток пошли люди добрые.

Мы встретим там родну мамоньку.

Не идет ли моя мамонька,

Не несет ли мне цветно платьице,

Цветно платьице, подвенечное.

В левой руке – цветно платьице,

В правой руке – благословение.

Нет у меня родной маменьки,

Не несет она мне платьице,

Платьице подвенчальное.

Песня при проводах невесты к венцу

Отставала лебедь белая

От стада белых лебедей.

Приставала лебедь белая

К стаду серых гусей.

Ой, вы гуси, гуси, гуси серые мои,

Напоите лебедь белую мою.

У нас лебедь то кормленая,

Красна девица ученая,

К уму разуму приученная,

Свет де Мария Ивановна.

Славили от бедной невесты

Льзя ли, льзя ли нам к окошку подойти,

Льзя ли, льзя ли нам молитву сотворить.

Походи родима тетушка, По своей, по новой горнице,

Поищи родима матушка,

От амбара ключик золотой.

Нагреби родима тетушка,

Муки то белой яровой.

Испеки родима тетушка

На опаре да мягки шанежки.

Ты подай родима тетушка

Ты кручиной невестушке.

Горе-горькой то сиротушке

Отказал родимый тятенька

Ей от хлеба и от соли,

И от мягкой постелюшки,

От высокого сголовьица

И от теплого одеяльца.

Поскорей, родима тетушка,

Прищипало ножки резвые,

Ко чулочкам бумажными,

Ко чарочкам сафьяновым.

Песня про вдову

Ой, чье это поле не гороженное.

Ой. Чей это сад без поливочки.

Ой, чье это кольцо без оправочки.

Ой, чей это терем без вершиночки.

Ой, чья это вдова без ясного сокола,

Свет да Анна Ивановна.

Надо бы вдове ясна сокола,

Надо бы терему, да вершиночку,

Надо бы кольцу, да оправочку,

Надо бы саду поливочку,

Надо бы полу огородочку.

Песня про солдатку

Летит, прилетит сокол домой,

Из-за гор он едет, едет хозяин домой.

Свет то Василий Степанович.

К дому подъезжает – все лакеи стоят,

Стоят по стороне пятьдесят человек,

По другую сторону еще пятьдесят.

Он спрашивает лакеев своих:

«Ой. Слуги, вы слуги мои, слуги верные,

Где же моя дорога жена,

Свет то Марья Федоровна,

Ежели спит – не будите ее,

В комнате сидит – не тревожьте ее.

Сам я приду, за собой увезу,

Малых детей на руках унесу.

«Кари глазки», песня о разлуке с любимым

Кари глазки, где вы скрылись,

Мне Вас больше не видать,

Куда вы скрылись, удалились,

Меня заставили страдать.

Я страдала, страдать буду,

Буду плакать день и ночь,

Тебя мой милый не забуду,

В какой бы не был стороне.

Катись слеза моя горяча,

Катись по белому лицу,

Лети письмо мое скорее,

Лети ко другу моему.

Милый примет прочитает,

Быть может вспомнит про меня,

Что я об нем всегда страдаю,

Молодую жизнь гублю.

Приду я с горя в чисто поле,

Во дремучий темный лес,

Закричу я шибко громко

И зверей лютых соберу.

Уж вы звери мои звери,

Звери лютые мои,

Растерзайте тело бело

Выньте сердце из меня.

Отнесите мое сердце

К другу милому моему.

Милый примет, ужаснется,

И, может, вспомнит про меня.

Пойду я с горя заблужуся,

Пускай заищутся меня,

Пойду я с горя утоплюся,

Пускай волной несет меня.

«Затворница», песня о естественной красоте русской девушки

Вошел в знакомую улицу

И вспомнил старый дом

С крутой высокой лестницей,

С завешенным окном.

Огонь горит, как звездочка,

До полночи горит,

И ветер занавесочку

Легонько шевелит.

Никто не знает

Какая тут

Затворница живет,

Затворница, затейница

Златая на речах.

Твердила речи детские,

Шептала она мне

О мужестве, о радости,

О дальней стороне.

Теперь я птица вольная,

Никто меня не стережет,

Головушка свободная,

За что горе терплю.

За то люблю приятеля,

Приветлив больно был

Приветливый, приласковый,

Приласковый в словах,

По всей деревне Катенька

Красавица была

У Кати русы кудрецы

По плечикам вились.

За Катей добры молодцы

Всегда всугонь гнались.

Продолжение следует

Люди рвались к свободе и в своих песнях рвали цепи гнета и нищеты и топтали их в грязи…

Из-за ельничку, да  березничку

Из-за ельничку, да  березничку,

Из-за чистого осинничку,

Тут ходил, гулял

Да развозчичек.

Развозчичек, развороной конь,

Трое суток не поеный был

Неделюшку не кормля стоял,

Черкесское седло на бок сбил.

Тесменную узды изодрал,

Тесменную узды изорвал.

Шелков повод в грязи втоптал.

Простые люди в своих песнях осуждали бесславные дела эксплуататоров, осуждали разврат и гулянки…

Как во городе бы да Саратове

Как во городе да бы Саратове

На большой проезжей улице.

У купца было богатого

Случилося собраньице.

На собрании несчастьице,

Там жена мужа зарезала.

Не простым ножом да булатныем,

На ноже сердце выняла.

Сердце вынуто – встрепенулося,

А жена – улыбнулася.

Но не всегда люди мыкали горе, были у них и минуты радости. И тогда сочиняли они песни шуточные, веселые и шутили над собой. Так, например, рабочий курней Лапаухов Семен Семенович сочинил песню:

В Банной улице к реке

В Банной улице к реке

Жил мужик на бугорке.

Точно был мужик Обухов,

Вроде Сема Лапаухов.

У него жена Шимуха

По прозванью б…. муха.

Хоть глядит одним глазком,

Зато в платице баском.

Однажды Лапаухову сказали, что лесничий Ханин приглашает местных лесников к себе на день рождения. Семен Семенович, не приглашенный, надел чекмень, заткнул левую полу чекменя за опояску и отправился к лесничему.

Тот его принял и спросил: «Как это Вы, Семен Семенович, надумали?»

А Семен Семенович отвечает: «Раз вы не заходите ко мне, то кому-то надо начинать».

Лесничий его угостил. Прощаясь с лесничим, Семен Семенович сказал: «Ну, вот теперь пожалуйте ко мне!»

Из лесников никто так и не пожелал идти к лесничему на день рождения. На другой день лесничий и говорит лесникам: «А вот рабочий Лапаухов С.С. поздравил меня, не позазнавался…»

Однажды на общественной сходке выбирали волостного старшину и выдвинули кандидатуру человека не пьющего водку. Семен Семенович встал и говорит: «Общественники, не выбирайте вы этого человека, не портите его! Он сейчас не пьющий человек, а выберете – испортится и будет пить…»

Селезень мой

(плясовая)

Селезень мой, селезенка.

Садись под рушу.

Садись под рушу  послушай.

Поприметь мои, поприметь мои,

Поприметь, мой селезенка.

По Дунаю, по Дунаю,

По Дунаю, как гуляю

По Дунаю, как гуляю,

По Дунаю, как гуляю, головушкой качаю.

Селезень мой, селезень мой.

Селезень мой. Селезенка,

Сядь под рушу,

Сядь под рушу и послушай.

Поприметь мои, поприметь мои,

Поприметь, мой селезенка.

Господа то, господа то,

Господа то, как гуляют.

Они эдак, они так,

Они эдак, они так,

Носят ручки, носят ручки,

Носят ручки у сердечка.

Селезень мой, селезень мой.

Селезень мой. Селезенка,

Сядь под рушу,

Сядь под рушу и послушай.

Поприметь мой, поприметь мой,

Поприметь мой селезенка.

Писаря то, писаря то, писаря то, как гуляют.

Носят ручку, носят ручку,

Носят ручку во кармашке.

Селезень мой, селезень мой.

Селезень мой. Селезенка,

Сядь под рушу,

Сядь под рушу и послушай.

Поприметь мой, поприметь мой,

Поприметь мой селезенка.

Кошкарята, кошкарята,

Кошкарята, как гуляют.

Они эдак, они так,

Они эдак, они так.

По полям, по полям,

По полям с пестерями.

С мелкой рыбой, с мелкой рыбой,

С мелкой рыбой с карасями.

Автор песни неизвестен, кто-то из местных. Пели ее в конце 19 века. Рыбу тогда из деревни Кокшарово возили в Н.Салду на лошадях верхом в пестерях.

Вы скажите ради бога…

Вы скажите ради бога,

Где железная дорога,

Шириною два аршина,

По ней бегает машина.

Не сама машина ходит.

Паровоз машину возит.

Эта песня о постройке в 1890 году железной дороги от Нижнего Тагила до Салды и Алапаевска.

Продолжение следует

Многие песни были завезены в Салду из Нижнего Новгорода, Вологодской, Курской, Костромской, Тульской, Вятской губерний и Подмосковья. Песни эти поются и сегодня людьми преклонного возраста.

Треплет, треплет лихорадка

Треплет, треплет лихорадка,

Треплет дружка моего,

Ну пускай она потреплет

За неправду за него.

Понедельник потрепала,

Весь он вторник пролежал,

Всю он середу проплакал,

На четвертый день сказал.

Уж ты, бабушка – отгадка,

Угадай, пока болезнь.

Говорят, что простудился,

Шел с вечерок босиком.

При компанье, при собраньи

Обнял девушку рукой,

А девчонке стыдно стало,

Пролила слезу рекой.

А мальчишке жалко стало

Вынул беленький платок,

Вынул беленький платочек

И стал слезы вытирать.

Ты не плачь, моя милая,

Не плачь. Душечка моя,

Я жениться скоро буду,

Возьму замуж за себя.

Когда будешь ты жениться

Где тебе бедняжку взять,

У тебя тятенька богатый

Не позволит меня взять.

У тебя мамочка спесива,

Не в совете будем жить,

У тебя братья очень горды,

Каждый день будут журить.

У тебя сестры щеголихи,

Любят щегольски ходить.

Любят щегольски ходить

По три платья в день носить.

Зимушка – зима

Зимушка – зима, да морозная,

Раззноби меня, добра молодца.

С мужем то жена не в любви жила,

Не в любви жила, да мужа извела.

Мужа извела, в зелен сад свела,

Мужа покидала, сама домой ушла.

На скамейке у двора думу думала:

«Пойду-ка я в зелен сад, мужа звать.

Пойдем муж домой пойдем,

Голубчик мой, в зеленом садике

Накушался сладких яблочек,

Наслушался разных пташечек».

Посылала Ваню мать

Посылала Ваню мать,

Яровое поле жать:

«Пойди-ка сынок, пойди-ка.

Сожни яровое полюшко».

Пошел Ваня по дорожке,

Не нашел Ваня своей полоски

И начал чужое поле жать.

Жал Ваня весь денечек,

И нажал Ваня один снопочек,

С любимой Ваня простоял.

Жал Ваня от скуки,

Порезал Ваня себе руки.

Пошла горячая кровь.

Недалеко Маша жала,

Ване руки перевязала

И Ваню домой послала.

Уродилася я, как пылинка в поле

Уродилася я, как пылинка в поле,

Моя молодость прошла

По чужой неволе.

Ночь качала я дитя,

Днем коров доила,

Подоивши я коров,

Молочко цедила.

Процедивши молоко,

С милым говорила.

Разбедным то я бедна,

Плохо я одета.

Никто замуж не берет

Девушку за это.

Пойду с горя в монастырь

Богу помолюся.

Не даст ли мне господь,

Долюшки счастливой,

Не полюбит ли меня

Паренек красивый.

Там цветочки цветут

Там цветочки цветут,

Все лазуревые.

Я из этих цветов

Завивала венок.

Завивала венок,

Сама наказывала:

«Вы подруги мои

Вы придите ко мне,

Вы придите ко мне,

Снарядите меня,

Снарядите меня,

Как невесту к венцу.

Вы положьте меня

В металлический гроб,

Вы покройте меня

Золотой парчой.

Вы несите меня

Мимо дому его.

Мимо дома его,

Мимо миленького.

Неужели же он

Не откроет окно,

Не проводит меня».

«Рад бы я проводить»,

Сердце кровью зальет.

Сам печальный пойдет.

Долго я мальчика любила

Долго я мальчика любила

И залог с него взяла,

Я залог взяла не малый,

С правой рученьки кольцо.

Потеряла я колечко,

Потеряла и любовь.

Я об этом, о колечке

Буду плакать день и ночь.

Где мой аленький платочек,

Он долины украшал.

Улестил меня словами,

Сам уехал далеко.

Он уехал и оставил

Мне малютку на руках.

Погляжу я на малютку

И ульюся вся слезой.

Пойду с горя к синему морю

И заплачу горячо.

Посажу малютку в лодку,

Подав в рученьку весло.

Поплывай моя малютка,

Разыщи себе отца.

Сколько раз я утопала,

Не достала в речке дна.

Своей русою косою

Встрепенула по волнам.

Своей лентой голубою

Украшала берега.

Цыганочка

Цыганочка молодая

Да ворожейка не простая.

Бери - ко ключик из комода,

Да открывай – ка крышки дубовые,

Бери – ко деньги золотые.

Бери - ко деньги золотые,

Купи – ко коня вороного.

Купи – ко коня вороного,

Для цыгана молодого.

Цыганочка дома нету,

Цыган уехал в чисто поле,

В чистое поле, за границу

Искать Машу круглолицу,

А Машенька жала

Рожь, пшеницу.

Машенька жала, попристала,

Под ракитой в кустик села.

Миленький едет не объедет,

Плеточкой машет не остегнет.

На пригорке земляничка

На пригорке земляничка

Под закрытием росла,

А княгиня молодая

С князем в тереме жила.

А у княза был слугою

Ванька ключник молодой –

Ванька ключник, злой разлучник

Разлучил князя с женой.

Стали люди дознаваться,

Стали князю говорить,

Князь дознался, догадался,

За Ванюшею позвал.

Вот ведут, ведут Ванюшу,

На нем русы кудри вьют,

На нем шелкова рубашка

Близко к телу прилегла.

«Ты скажи, скажи, Ванюша,

Сколько лет с княгиней жил?»

Вот повесили Ванюшу

На шелковый поясок,

А княгиню молодую

На крученый ремешок.

По улице темной и грязной

По улице темной и грязной

 Шахтер – горемыка идет.

Всю неделю на шахте работал,

В субботу расчет получил.

В воскресенье в кабак заявился

И все денежки вмиг прокутил.

А дома не топлена хата,

Лишь ветер бушует в трубе.

Малютка завернут в лохмотья

Кричит: «Мама, дай мне поесть!»

«Обожди, обожди моя крошка,

Скоро-скоро наш папа придет,

Он чаю и сахару купит

И хлеба с собой принесет».

Потихонечку дверь отворилась,

А за дверью муж пьяный стоит.

«Зачем же ты топчешь ногами

Безвинную душу мою.

Да будь же ты проклят словами,

Злодей за измену твою».

Бежит речка невеличка

Бежит речка невеличка,

С бережками вровень,

Что за тою за рекою

Казаки гуляют.

Казак просит казаченку

Отпустить на волю:

«Отпустила бы, отпустила».

«Долго ты не будешь,

Ты напьешься воды холодной

Про меня забудешь».

«Пил я воду, пил холодную,

Пил не напивался.

Любил девушку черноокую,

С ней я все ласкался».

Ехали солдаты

Ехали солдаты со службы домой,

На плечах погоны, на груди кресты.

Едут по дорожке – родитель попал.

«Здорово папаша, здорова ли семья?»

«Расскажи сыночек про службу свою»,

«Служба, слава богу, окончилася».

«Расскажи папаша про семью свою».

«Семья, слава богу, прибавилася,

Женка молодая сыночка родила».

Сын отцу не слова. Поехал он домой.

Подъезжает к дому родительскому

Мать сына встречает с иконой святой.

Сестрица родная с зажжённой свечой,

А жинка молодая с горячей слезой.

Мать сына просила: «Прости сын жену»,

Сестрица говорила: «Сруби голову!»

«Тебя, мать прощаю, жену – никогда».

Закипело сердце в солдатской груди,

Засвистела шашка в солдатской руке.

Слетела головка с неверной жены.

«Боже мой, боже, чего я наделал,

Жену зарезал, себя погубил,

А малую малютку навек осиротил.

Собирайтесь люди, жену хоронить.

Жену похоронят, меня увезут,

А малую малютку в приют отдадут».

Продолжение следует

Во кармане ветер дует

Во кармане ветер дует,

Кошелек пустой шумит.

Мой – то милый не робеет,

За решеткою сидит.

Он сидит и слезно плачет

Сам с собою говорит:

«Наг и бос, и грязно тело

Рубашонка, как смола.

Распроклятая девчонка

До чего ты довела.

До такого до позора

До военного суда».

Свадебные песни

Ох, кто у нас в Салде на славушке живет

Ох, кто у нас в Салде

На славушке живет.

Ох, кто у нас моднехонько

По улочке пройдет.

Пройдет, не пройдет

Удалой молодец

Александр да Васильевич.

Ох, он у нас в Салде

На славушке живет,

Он у нас по уличке

Моднехонько пройдет.

Он по двору ходит

Двор веселит,

На крыльцо входит

Крыльцо зыблется.

Ой. Зыблется, восколышится.

В сеночки войдет,

Сапожки скрепят,

Ой, в горницу зайдет

Бояре встают.

Бояре встают,

Ему честь воздают.

Честь воздают,

В плечо кланяются.

Ой, где же душа был,

Где надежда побывал.

Был я у тестя у ласкового,

Был я у тещи приветливой.

Был я у шурина у ясного сокола,

Был я у свояченицы у белой лебеди.

Чем тебя, душечка тесть дарил?

Тесть – то дарил меня трем городам,

Ой, теща дарила житьем да бытьем.

Шурин дарил вороным конем,

Свояченица дарила шитым, браным ковром.

А милая моя – ласковым словом,

Ласковым, да приветливым.

Ой, эти слова мне понравились.

Как у чарочки

Как у чарочки, как у чарочки

Золотое дно.

У серебряной, у серебряной

Позолоченное, позолоченное.

У Василия свет у Степановича,

У Василия свет у Степановича.

Дорогой разум, дорогой разум

Где не ходит не гулят, где не ходит не гулят.

Домой спать идет, домой спать идет.

Он пришедши домой, он пришедши домой

Раскуражится над своею женой,

Над своею над женой раскуражится.

Ты жена ли, ты жена моя

Ты жена ли, ты жена, жена барыня.

Свет да Марья, душа Федоровна.

Да и Федоровна не носи дочерей,

Не носи дочерей, носи сыновей.

Уж я сына – то качаю,

Уж я сына – то качаю

Я замену себе чаю.

Уж я дочь ту качаю,

Я разлуку себе чаю,

Я разлуку себе чаю.

Записано со слов автора текста Семковой М.Ф.

Ой, рай, рай, рай

Ой, рай, рай, рай.

Как у нас было во зеленом саду.

Ой, рай, рай, рай.

Во столовой новой горенке.

Ой, рай, рай, рай.

На столе было дубовом.

Ой, рай, рай, рай.

На ковре было шелковом.

Ой, рай, рай, рай.

На подносе серебряном.

Ой, рай, рай, рай.

Тут два яблочка катятся.

Ой, рай, рай, рай.

Они катятся, величаются.

Ой, рай, рай, рай.

По имени называются.

Ой, рай, рай, рай.

Что первое, белое яблочко.

Ой, рай, рай, рай.

Удалой добрый молодец.

Ой, рай, рай, рай.

Степка да Иванович.

Ой, рай, рай, рай.

А вторая – то изюминка

Свет – то Марья Степановна.

Ой, рай, рай, рай.

Без тебя милый постеля холодна.

Ой, рай, рай, рай.

Одеяло – то закуржавело.

Ой, рай, рай, рай.

Подушечки потонули во слезах.

Одеяло пролежало во ногах.

Я младенька простояла во ногах

Я надцелася рыдаючи,

Тебя милый дожидаючи.

Песня ямщика

Слышу звон, как колокольчик

Звонит на тройке удалой.

Ямщик с натянутым вожжами,

Шумит над лошадью порой.

А ну-ка добрый ветерок

Лети стрелой моя зимушка.

Ой, да! Зимушка, ой, да Зима раззноби меня.

Раззноби меня, добра молодца,

Укороть мне путь, путь далекую.

Рассеки вперед степь широкую.

Сократи мне путь, путь морозную.

С Вами я рассчитаюся,

Напою вином драгоценным,

Накормлю зерном полноценным,

И куплю я Вам сбрую новую.

Сбрую новую, серебристую,

А узду сошью – золотистую.

И пошли рысцой, а порой в галоп,

Мои милые.

Перед ним отступила зима и пурга,

Только слышно их колокольчики

На ходу шевелила дуга.

Продолжение следует

Откуплю чудный сад над Кубанью

Откуплю чудный сад над Кубанью,

В том саду будет петь соловей.

Берюзой разукрашу светлицу,

Целовать ее буду нежней.

Золотую поставлю кроватку,

На кроватку лебяжью перинку

И ковер из душистых цветов,

Разукрашу ее, как картинку.

Это все ей отдам за любовь,

Если в душу вкрадется сомненье,

Что красавица мне не верна,

В ужасеньи весь мир содрогнется

Захохочет и сам сатана.

Не люби ты меня всей душою,

Не стращай ты меня сатаной.

Все равно я с тобой жить не буду

В край поеду уральский родной.

В годы крепостного права и после его отмены дети были покорны родителям, боялись огневать и оскорбить. Это видно из песен того времени.

Я по ней вздохну

Я по ней вздохну

Мыслям девушку люблю,

Уродилася девка хороша,

Как моя душа.

Как в поле аленький цветочек,

Бее прохлады, без души.

Потерял я свой покой,

С девчонкой, девкой молодой.

Уродилася девка хороша,

Не ходи больше в сада.

Дороженьку девка не тори,

Худую славушку на меня не клади.

Худа славушка честь – бесчестие,

Отцу, племени – покор.

Мне нельзя будет прийти домой.

Боюсь тятеньки, боюсь маменьки.

На Мурманской дороге

На Мурманской дороге

Стояли три сосны.

Прощался со мной милый

До будущей весны.

Он клялся и божился

С одною мною жить.

На дальней на чужбине

Одну меня любить.

А я его внимала

Беспечною душой.

Слова те повторяла

Той клятвы роковой.

Но вот он встрепенулся

Последний раз обняв.

Взглянувши в мои очи

Обнял, поцеловал.

Сел на коня, помчался

В туманную он даль.

Оставил мне на сердце

Тоску лишь да печаль.

И той тоски немало

Все ночи не спала.

Выйдя на крылечко

Все милого ждала.

Однажды мне приснился

Тревожный страшный сон.

Что милый мой женился

Нарушил клятву он.

Но я над сном смеялась,

При ярком свете дня.

Да разве может сбыться,

Что он забыл меня.

Но скоро сон мой сбылся

И раннею весной

Мой милый воротился

С красавицей женой.

Я у ворот стояла

Когда он проезжал.

Меня в толпе народа

Он взглядом отыскал.

Увидев мои слезы

Глаза он опустил.

Узнал должно быть грезы,

Что счастье нарушил…

Эта песня бытует до сих пор среди людей пожилого возраста на семейных вечерах.

Отродясь тоски не бывало

Отродясь тоски не бывало,

Как вчера тоска напала.

Я всю ночь не спала,

У своей – то кровати простояла.

Соболиное одеялице держала

Все ждала дружка, дожидала.

И на белую грудь милому пала.

Я из горницы в горницу ходила.

Я из светлички в светличку гуляла.

Золотые ключи я в руках носила,

Я во горенке  шкафик открывала.

Золотой графинчик выбирала,

На серебряный поднос становила.

Я стаканчики наливала,

Своему дружку подавала.

Кушай, кушай друг надежа, веселись

На меня, красну девицу не сердись.

Папироска

Ой, папироска, друг мой тайный,

Как тебя мне не курить.

Когда курю, то сердце ноет

Дым да свивается в кольцо,

Дым да свивается в кольцо.

Мамаша шьет, шитье бросает,

Мамаша шьет, шитье бросает.

Не век сидеть мамаше за иглой,

Не век сидеть мамаше за иглой.

Ой, возьму я карты, погадаю

Ой, карты правду говорят.

Карты трефи, туз червонный,

Король бубновый, милый мой,

Король бубновый, милый мой.

Милый в кольчике гуляет.

Милый песенки поет,

Милый песенки поет.

Меня милую поласкает

На кроватку спать кладет.

Шуточная

Солнышко на закатичке,

Времичко на отстрадочке.

Сели девки на лужок,

Где муравки и цветок.

Во приятной тишине,

Под березкою сидела,

Под березкою сидела.

Со травы цветы рвала,

Со травы цветы рвала.

Милому венок плела.

Не успела свить веночка,

Вышел парень из лесочка.

Славный парень русачок,

Славный парень русачек.

Хватил девку за бочек.

Стой мой парень не валяй,

Сарафан мой не марай.

Сарафан бумажный,

Работы домашней.

Напрасно девица страдаешь

Напрасно девица страдаешь,

Напрасно думаешь о нем.

Напрасно целый день скучаешь.

Он занят картам и вином.

Тебе любить его не в силу,

Он любит вовсе не тебя.

Тебя сведет любовь в могилу,

Ему расстаться  все-равно.

Ты плакала, а он смеялся,

Грустила ты, а он шутил.

Горели свечи восковые,

Гроб черным бархатом накрыт.

И в трауре, слезах родные.

А в гробу девица лежит.

А перед гробом на коленях

Стоял красавец молодой.

Шептал он бледными устами:

«Прости, что сделал над тобой…»

Счастливые подруги

Счастливые подруги,

Вам счастье, а мне нет.

Не лучше ли мне будет

Живой в могилу лечь.

Жива в могилу лягу,

Скажите – померла.

И всю я девью красоту

Другому отдала.

Люблю дружка смертельно,

И он меня любил.

Страдала все напрасно,

Он скоро изменил.

Иду я, ветер дует,

На свет я не гляжу.

И тихими шагами

Я к дому подхожу.

К дому подходила

И подала звонок.

С минуту постояла,

Отщелкнулся замок.

Служанка выходила,

Мне руку подала.

И с гордостью, насмешкой

По комнатам вела.

Все комнаты открыты

Одна лишь заперта.

Вдруг комната открылась,

Изменник мой сидит.

И держит на коленях

Любезную свою.

Девице не влюбляйся

Изменит он тебе.

Изменит и разлюбит

Так же, как меня.

Надену черно платье

В монахи жить пойду.

И дам себе я клятву,

Что замуж не пойду.

Продолжение следует

Причитание

Ох, пойду к тебе, родимая мамонька,

Что не впервые и не в последние.

Ох, я спрошу тебя, родимая мамонька,

Да на кого же ты приогневалась.

Да не на меня ли ты да горе-горькую,

Не на твою ли то да дочку милую.

Ох, ты, родимая да мамонька,

Ох, ты молви да слово ласковое.

Слово ласковое да приветливое.

Ох, как крепко спит, не пробуждается.

Знать будить тебя, не добудишься.

Знать кричать тебя, не докричаться,

Ох, свою – то мне родимую мамоньку.

Ох, да смотрите – ка очи ясные,

Ох, да маните – ко ручки белые.

Ох, да шагайте – ко ножки резвые,

Да мой –то родимой мамоньки.

Ох, вы подуйте – ка ветры буйные,

Ох, вы раздуйте – ка да мать сыру землю.

Ох, вы откройте – ка гробову доску,

Ох, вы откройте да полотенчико.

Ох, вы взгляните – ко  очи ясные.

Ох, вы откройте – ко уста сахарные.

Ох, ты, родимая моя мамочка,

Ох, ты молви – ко да слово ласково.

Со своей ли то да милой дочерью.

Горе-горького да сиротинушкой.

Кто-то стукает в воротечке,

Кто-то брякает в колечушко.

Ох, не мой ли родной тятенька,

Не несет ли мне да благословленьице.

Ох, в правой руке благословеньце,

Ох, да в левой руке да подвенечное платьице.

Ох, назад горько воротилася.

Ох, во свою – то да новую г8оренку.

Ох, горячими слезами да умылася.

Ох, рубчатою косой да утерлася.

Ох, рубчатою косой да девичьей красотой.

Ох, не принес – то мне он, родимый тятенька.

Да ни платьица, ни благословеньица.

Ой. Ты, родимый мой, родимый тятенька.

Когда малая была я маленька,

Ой, глупая была, я глупенькая.

Ты метал меня, родимый тятенька,

Выше буйной своей головушки.

Ох, ты метал меня приговаривая:

«Ты расти, расти дочка милая,

Ох не отдам тебя, дочка милая,

Не за князя тебя, не за барина.

А отдам тебя, дочка милая,

За простого за крестьянина».

Песня написана на слова Семковой М.Ф.

Народный заговор от лихорадки

Во имя Отца и Сына и Святого духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

С крестом человек родился, с крестом человек крестился. Господь прославился, с сатаной связавши. Господь прислал святых ангелов, Евангелистов – Луку, Марка, Матвея, Иоанна.

Дали они им двенадцать дев. Видя их престрашных, лукавых, распоясанных, простовольных.

«Мы царя Ирода дочери, в мире нас зовут красавицы. Первая – знобиха, вторая - ломиха , тратья – томиха, четвертая – супота, пятая – грохота, шестая – скрипочерная, седьмая – синяя, восьмая – черная, девятая – желтая, десятая – зеленая, одиннадцатая – морная, двенадцатая – смертозримая. Научила нас мать в мир ходить, крестьянские роды томить, тело знобить, кости ломить».

Закаявши их святые Евангелисты: «Вы в мир не ходите, крестьянские роды не трясите и не мучайте раба божьего Ивана от ныне до веки, веки вовеки. Аминь.

(Больной повторяет каждое слово заговора три раза, а затем ему подается настой полынь-травы).

Наговоры от конского мокреца

Во еси матушка ты Шалтон-трава, живет такая подорожная. Выполи или выщипли у матушки–лошадушки, у мерина серого - передние ноги, правое - из щетки и носка белую жесть мокреца.

Не сам я раб божий лечил, а сын Господь бог.

Матушка Пресвятая Богородица, если ты выполешь и выщипаешь,  я тебе покорен и покорено замок в небо и ключ в море.

Наговаривали на вечернюю зарю только на один росток травы. Наговаривая, становились на колени (наговорят первый раз – положат мочалку вокруг травы). Второй раз наговорят – завяжут. Третий раз наговорят – завяжут на узел. Наговор делается на траву.

Частушки

Записаны в 1966 году со слов шестидесятилетнего Дъячкова Степана Николаевича, рабочего завода, инвалида второй группы.

У нас во дворе

По три девки на дворе.

Если с обыском идти,

По пяти можно найти.

 Под окном на бревне

Девки спорят обо мне.

Что вы, девки спорите

Вы меня не стоите.

Кабы не было землм,

Не было бы рощи.

Если б не было жены,

Не было бы тещи.

Кабы не было земли,

Не было бы поля.

Кабы не было жены,

Не было бы горя.

Я прошла эту деревню

На края упала.

И я нынешней зимой

Замуж угадала.

На столе стоит гармошка

Позолочены меха.

Выйду замуж за монаха

Замолю свои греха.

Говорил король червей

Своей дамочке бубей.

Не расстануся с тобой

И за тысячу рублей.

Есть закуска у Орины

Припасла она попам.

Нам не даст ли половину

Мы разделим пополам.

Моя милка - шесть пудов

Не боится верблюдов.

Руки, ноги колесом

Две сосульки под носом.

Голубок сидит на крыше,

Голубка хотят убить.

Посоветуйте подружки

Из троих кого любить.

Броневик, броневик,

Как тебе не стыдно.

Вся пехота впереди,

А тебя не видно.

Броневик, броневик бронированный,

В нем Деникин генерал арестованный.

Между небом и землей

Поросенок вился.

Он нечаенно хвостом

К небу прицепился.

Вы не сейте девки редьку,

Редьки горьки семена.

Не любите девки Федьку,

Я люблю его сама.

Моя милка маленька,

Немного выше валенка.

В лапотки обуется,

Как пузырь надуется.

С неба звездочка упала

Прямо мне на голову.

Принесите девки хлеба,

Умираю с голоду.

За границею девицы

Образованный народ.

Там не мажут краской губы,

А у нас наоборот.

Есть столовая у нас

Всем на удивление.

Суп хорошенький сварят

Просто объедение.

Суп хорошенький сварят,

Только без сметаны.

А взамен ее идут

Мухи, тараканы.

У меня милашка есть,

Срам по улице провесть.

Лошади пугаются,

Извозчики ругаются.

Самолет по небу скачет,

Ловит месяц за рога.

А крестьянин поле пашет,

Сено косит на лугах.

А вы, лапти мои,

Лапотонцы мои.

Кабы знала лапти, вас

Одевала каждый раз.

Пошла нищенка плясать,

Сухари вытряхивать.

Богачи стоят, глядят,

Подбирают да едят.

Нам сударушки знакомы,

Завсегда домой зовут.

Раздевают, разувают,

Спать на коечку кладут.

Милая моя, пойдешь ли

Замуж за меня?

Я на маленькой, на каренькой

Приеду за тобой.

Я по голосу узнаю,

Что мой миленький поет.

Посижу еще немного,

Он меня не обойдет.

Не тужи моя милая,

Не печалься обо мне.

Не один я дорогая,

Погибаю на войне.

Поиграй милой в гармошку,

А я песни попою.

Разгоню тоску по ветру

И тебя развеселю.

Продолжение следует

Начало поселения г.Нижняя Салда

Поселение началось с момента постройки завода в 1738-1740 годах. Первые казармы были построены на площади. Где стоит Никольская церковь. В настоящее время – это мастерские МТС. А назывались эти казармы «содомными избами».

До строительства завода на этом месте была сплошная лесная тайга.

По материалам Народно-краеведческого музея

Быт в семье

«Быт – это материальная, моральная и культурная среда. В которой мы живем, помимо нашей непосредственной деятельности. Он не должен рассматриваться вне той среды, в которой живут люди. И нельзя сводить быт только к домашнему уюту, к обстановке, ограниченной только предметами домашнего обихода. Люди, чтобы жить, существовать, должны работать, иметь жилище. Питаться, отдыхать, развлекаться и общаться вокруг семьи».

Кандидат философских наук Лифанов

В давние времена семьи были в Салде большие. В одной семье жили несколько семей. Отец, один, два или даже больше женатых сыновей со своими семьями.

В одной семье было до 20 человек и больше. И все члены семьи подчинялись одному старшему по хозяйству, не зависимо от возраста и пола. Занятость членов семьи распределялась по разному, но больше всего женщины выполняли работы по уходу за мясным и молочным скотом и птицей, а мужчины – уходом за лошадьми, приобретением обоза, его ремонтом и збруей. Заготовкой кормов для всего скота и птицы занималась вся семья, а также заготовкой продуктов питания. Но все это лежало на заботе старшего по хозяйству. Он и исходил из этого при распределении членов семьи, как на внутрихозяйственные, так и на семейные и производственные работы.

Приготовление пищи возлагалось на старшую хозяйку дома не по возрасту, а по способностям.

Воспитанием грудных детей и дошкольного возраста (восьми-десяти лет) занимались взрослые женщины всей семьей. В семье был порядок, кушали в одно время, кроме тех, кто отсутствовал и был на работах.

Хлеб в семье считался даром божьим и было большим грехом бросить на пол кусок хлеба.

Основной пищей в большинстве семей были овощи, редко мясо. Хотя многие имели рогатый скот и птицу, но оставляли их для своих нужд. Мало вывозили их на базар для продажи. Своего хлеба не хватало, и каждая семья в нем нуждалась. Мясо и молочные продукты ели только в дни-мясоеды (пять дней в неделю), а пятница и среда считались постными днями.

Хлеб пекли из аржаной (ржаной) и ясной (ячменной) муки. Пшеница в Салде не родилась, а если и росла, то не качественная, невызревшая. Из аржаной муки пекли ковриги из заварного и простого теста, стряпали солодяшки. Из ясной муки стряпали булочки с наливкой, мушники и ярушники. Пекли и сдобности – ватрушки на яйцах, простакише, сметане и молоке; шаньги картофельные и с творогом с добавлением жировых молочных продуктов; пирожки с яйцами и пшеном.

Очень модной была завариха из ясной и даже аржаной муки. Суп делали из круп своего помола, картофеля, кислой капусты, реже – с мясом. Делали и окрошку, но называли ее – «холодное». Делали и вкусовые блюда – вареный лук, сусло, курагу, паренки из моркови. А каши делали из круп и карамки (брюквы). Парили ее в печи на поту, а заслонку замазывали глиной, чтобы лучше упрелась. А потом клюкой выгребали из печи в кадочку, поставленную к шестку печи, и мяли толкушкой.

Заправляли каши в посты постным маслом, а в мясоеды – молосным (сливочным). Стряпали и пельмени с мясом, капустой, редькой, картофелем и грибами.

Домашний уют и обстановка

Из рассказа Зуева Александра Васильевича, 85 лет

Подавляющее большинство салдинцев жили в своих собственных домах, но жили бедно. Особенно бедность отражалась на детях, они были плохо одеты, до семи лет бегали без штанишек в холщевых, длинных рубахах.

Александр Васильевич рассказывает про себя: он был в возрасте шести лет, когда перелезая через тын изгороди на усадьбе, зацепился рубашкой за тын и если бы его вовремя с него не сняли – задавился бы на ней.

В избах были глинобитные печи. Почти ни у кого не было в домах двойных рам в окнах. Топились печки-времянки чугунные или из железа. Повсюду в избе были полати или голбчики. Сиденьями служили скамейки-лавки. Светильником служила лучина. Керосиновые лампы появились в Салде лишь в конце девятнадцатого века.

Кровати были деревянные и то только для взрослых. Дети спали на полу, а старики на печи или полатях. Для взрослых постелью был тюфяк, набитый мочалом или соломой, а еще настланная какая-нибудь лопоть. Дети спали, кто на чем – на половиках, рогоже или на потешке из-под деревяги. Одеял ни у кого почти не было, одевались какой-нибудь лопотью.

В избах были клопы и тараканы. Уборных не было, ходили в туалет на навозную кучу.

Печи-времянки топились круглые сутки, особенно в тех семьях, где родители работали на извозе или в лесу.

У большинства салдинцев не было в доме часов, время определяли по солнцу.

Самоваров было один-два на целую улицу. Чай пили из глиняных горшков. Так, в семье  у Дудина Гаврилы Дмитриевича не было самовара до 1906 года, хотя хозяйство у него считалось зажиточным.

Многие салдинцы венчались в церкви в чужой одежде, поскольку своей выходной одежды не было. Только после освобождения крестьян от крепостной зависимости, люди стали приобретать выходную одежду. Но одевали ее только в большие праздники, или когда идут в церковь.

Продолжение следует

Так, рабочий Федор Иванович Бессонов прожил 70 лет и за всю свою жизнь износил трои трековые штаны, а рабочая одежда была из холста. Да и то он никогда не носил двоих штанов – это было бы роскошью.

А вот Федор Васильевич Здобняков прожил 85 лет и всю свою жизнь носил праздничные сапоги, привезенные им с военной службы. А валенки казанские носил - сорок лет. Умер он в 1936 году и ставшиеся после него сапоги и валенки еще вполне были пригодны для носки.

До освобождения крестьян от крепостной зависимости на каждого трудоспособного члена семьи накладывался оброк: выжечь 50 коробов угля и вывезти его на заводской склад. А это значит, три месяца в году работать на помещика-заводчика Демидова и два из них вместе с лошадью.

Каждый год  большая семья увеличивалась за счет новорожденного ребенка, которого в церкви не крестили без крестного и крестной. И этот церковный закон был неумолим. Крестным и крестной мог быть любой человек, любого возраста. Но в силу постоянной занятости  родственников, приходилось просить совершенно незнакомых людей принять участие в крещении ребенка. А потом забывать их фамилии до тех пор, пока выросший сын не будет жениться или не пойдет на военную службу, а дочь не будет выходить замуж. Вот и приходилось искать кумовьев-крестных вплоть до поиска их по записям в церковных книгах. Так появлялась новая родня – кум да кума, а также новая родня – сваты.

Дети называли своих родителей, отца – тятя или батюшко, мать – мамонька.

За стол для принятия пищи садились все члены семьи помолившись на иконы. В большинстве семей в давние времена было принято, что дети, после принятия пищи, говорили родителям «спасибо».

Дети были покорны своим родителям и не имели права отлучаться в часы отдыха из семьи, не получив разрешения или не поставив их в известность, где они будут находиться.

Когда в семьях стали появляться семьи второго и даже третьего поколения внуков и правнуков, семьи стали разукрупняться.

Вначале строили дома для молодой семьи смежно со старой усадьбой. Делились в силу тесноты проживания в одном доме. Но работали одной большой семьей, в одном большом хозяйстве. Отделенные семьи получали наделы из общего хозяйства большой семьи. Такое деление сохранялось до наших дней.

Дома строили не барачного типа, а с отдельной кухней и горницей, так называемые пятистенные или с задней избой. Печи стали класть из кирпича в пол-топками и вытеснять печки-времянки.

Холщевая одежда стала сменяться фабричной мануфактурой. Вначале для носки в праздничные дни, а затем и в рабочую одежду. Особенно для работы на заводе, а в лесу на курнях сохранялась долгое время холщевая одежда.

Лапти заменялись кожаной обувью. В избах появились шкафы для посуды, фабричные сундуки для хранения одежды. Улучшился и домашний обиход. Если раньше на полы в домах настилали тканые из мочала рогожи или вовсе ничего не настилали, а полы мыли с песком голиком веника ногами, то  теперь полы стали красить, настилать на пол тканные половики и клеенки самодельные.

На окнах появились вторые рамы, а лучину сменили на керосиновые лампы.

Улучшился и быт детей. Длинная холщевая рубаха заменилась штанишками и рубашкой из мануфактуры.

Продолжение следует

Быт рабочих и условия труда на курнях

Из рассказа Евсеева В.Я.

Наш завод работал  на древесном топливе. Множество людей работало на курнях на заготовке этого топлива. Работали целыми семьями. Такие условия сохранялись до 1929 года.

Постати на рубку леса отводились целому коллективу рабочих. Среди них выбирался старший, за невыполнение договора отвечал весь коллектив. Рабочие этого коллектива могли выполнять свою долю или прихватить в помощь людей со стороны.

Количество рабочих на лесозаготовках доходило до двух тысяч человек. Большинство из них не состояли на учете завода, особенно у тех членов коллектива, которые выполняли долю своей семьи.

Жили рабочие курней в куренных избушках, казармах лесорубов и балаганах, а в летнее время, спасаясь от овода (слепня), делали подкуры и на них спали. Рабочий день был не ограничен и люди работали от зари до зари.

Заработная плата лесоруба была 18 копеек за кубометр с укладкой дров в поленницу и очисткой постати. Дрова принимались с учетом усушки поленницы и уплотнения. А уголь, привезенный на склад завода, сомнительные коробья меряли в меру.

Продукты питания рабочие курней везли из дома. Дорога на курни была дальняя, грязная, мосты через речки – ветхими. Рабочие шли из дома пешком в плохой обуви, в лаптях. Одежда рабочих была из холста.

Бани на курне не было. Рабочие месяцами не мылись. От грязи, угольной сажи и древесной смолы руки были покрыты «рыбьей чешуей». Лица - опухшие от укусов овода.

До отмены крепостного права на крепостного накладывали оброк – выжечь 50 коробов древесного угля.

В зимнее время рабочие на курнях жили в казармах. Длинными казались зимние ночи, а когда жгли кучонки – спать было совсем нельзя, нужно было следить за горением.

И в эти томительные часы среди рабочих были свои сказочники и балагуры. Таким, например, был Иван Егорович Зорихин – талантливый сказочник и рассказчик. Он сдерживал ото сна рабочих своими сказками, былинами и анекдотами. Вот одна из его сказок:

«Жил в одном княжестве князь и болел он проказой. Угнетали его злокачественные нарывы на теле. Разослал князь своих слуг по всему своему княжеству искать лекаря, который бы взялся за большие деньги вылечить его от болезни.

Выехали гонцы по всему княжеству. Долго они ездили, искали такого лекаря, но найти не могли. Только один гонец – слуга князя, встретил старца, который сказал ему, что для того, чтобы вылечиться, князь должен найти человека, который был бы всем доволен и ни в чем не нуждался в жизни. С того человека надо снять рубаху и одеть ее на князя. И тогда болеть он не будет.

Выслушал князь своего слугу и поехал сам искать такого человека по своему княжеству. Долго он ездил, но найти такого человека все не мог. И только возвращаясь домой, князь на своем пути увидел пахаря, который пахал небольшой клочок земли. Остановился князь и завел с пахарем разговор о житье-бытье. И о чем бы князь ни спросил пахаря, тот отвечал, что ни в чем не нуждается и в жизни всем был доволен. А меж тем, домик пахаря стоял недалеко от его поля, весь ветхий, на курьих ножках. Жил он в нем со своею старушкой. Посеет хлеб, снимет урожай, да так и живет дальше.

Князь тогда пахарю и говорит: «Отдай мне свою рубаху, я тебя награжу! Дам тебе все, что ты только захочешь!»

Выслушал пахарь князя, склонил голову и говорит: «Отдал бы я тебе, князь свою рубаху, но у меня ее нет». И расстегнув свой чакмен, показал голое тело.

Так и не нашел князь нужного ему человека в своем княжестве…»

Иван Егорович жил бедно, но имел одно время лошадь. Работал по найму у богатых мужиков, на их харчах и своем хлебе. Его жена, Анисья, была хорошая стряпуха и к Ивану Егоровичу всегда съезжалось начальство, просили приготовить обед, а хозяин рассказывал им шутки, анекдоты.

Однажды зимой он поехал в лес по дрова. Нарубил дров, сложил их на воз, перевязал веревкой. Дорогой на раскате свалил воз с дровами на бок. Перекладывать неохота, сел на воз, запел песню, потом закурил. Ждал, может, кто подъедет, поможет отвалить воз. Но никто не едет. Он снова закурил, запел. Нет никого.

Растянул веревку, стал перекладывать воз. Тут подъехали двое мужиков на лошадях и спрашивают его: «Кто это пел?» Он отвечает: «Надо было еще одну песню спеть, тогда дождался бы вас, чтобы помогли  отвалить мне воз».

Были у Ивана Егоровича два брата – Никита и Данила. Оба были холостыми, не женились до 50 лет. Данила – жигарь, а Никита – кузнец. В то время это были ценные квалификации. И тот и другой эксплуатировались богатыми мужиками.

Кучата клали на 12-15 бодогов. В каждый бодог укладывали сажень дров. Вначале выкладывалась клеть. В клеть рядами вертикально укладывали дрова в ярус. Засыпали кученок землей, а сверху еще обкладывали дерном. Оставляли отверстие сверху, оно служило трубой. В эту трубу при розжигании спускали хворост и разжигали кучонок. Землю на кучонке утрамбовывали чурбаком. У жигаря имелся вилкасъем для откидки угля в стороны. Ломали кучонок постепенно, по ярусам, начиная с первого яруса.

Из инструмента у жигаря имелось два фонаря - один ручной со свечой, другой накалывался на шест и в него ставилась таганка со смолой. Он зажигался для освещения верха кучонка. Имелась и лопата, ею драли дерн.

При горении кучонка шло круглосуточное дежурство – это была ответственная работа жигарей. И если прогорал кучонок в бок – это было плохо. Чтобы остановить огонь идущий в бок, надо было сделать несколько отверстий в противоположной стороне на расстоянии одного метра, чтобы горение направлялось в трубу. И когда горение начинает идти в трубу, отверстие с боку засыпали снова землей.

Со временем кучевое углеобжигание сменилось томлением угля в печах. Первая такая печь была построена на речке Исток. Но при этом условия труда и быта рабочих на курнях мало изменились.

Ни какой охраны здоровья рабочих в те годы не было. Так, Степан Ефремович Волков, по воспоминаниям Терентьева А.Я.,  в 1908 году, при разгрузке угля из печи заживо сгорел.

Продолжение следует

Условия труда на Нижнесалдинском заводе

До забастовки 1911 года все рабочие на Нижнесалдинском заводе работали по 12 часов, а прокатка, правка рельс, строгальная и свирельная – по 6 часов. После забастовки домна, Бессемер, прокатка, правка рельс, строгальная и свирельная стали работать по 8 часов.

Во всех заводских цехах имелись бытовки-казематы. В доменном и прокатном цехах в казематах были нары для отдыха. На проходных имелись рассыльные, которые разносили рабочим по цехам обеды, принесенные из дома.

Заработная плата подростка была по 15-20 копеек за смену. Чернорабочий получал по 30-40 копеек, квалифицированный от  60-70 копеек до рубля. Спецодежда не выдавалась. Выходной день был один – воскресение.

Устанавливались нормы выработки и расхода топлива. Все работы выполнялись вручную. Двигатели были вначале водяные, а потом их вытеснил пар. При заводе имелась общественная лавка и больница. Фельдшером в ней работал Деянов Алексей Макарович. Имелась и аптека, ее заведующим была Лидия Перетокина.

Техника безопасности на заводе не соблюдалась. Женщины на производстве работали только в кирпичном цехе. Глину топтали ногами, вентиляции не было. От жары и кварцевой пыли они не доживали и до 40 лет, умирая от туберкулеза.

На прокатке работала всего одна женщина Александра Углова. На своей лошади она отвозила от прокатного стана треску и окалину.

При выходе с завода на проходной у рабочих осматривали карманы. Но, не смотря на это, с завода  везли железо возами для себя и кустарей-кузнецов, конечно же, не без содействия охраны.

Пенсию рабочим давали с 60 лет, платили от 1 до 3 рублей в месяц.

Прием на работу на завод проходил в большинстве случаев через родственные связи, знакомства и подарки уставщикам. С двухклассным образованием  принимали в первую очередь.

На заводе были поговорки на этот счет: «У Санушка Фролова часто телится корова». А про уставщика Ездокова говорили: «Он не ходит в кабачок, водку носит мужичок».

Рабочих за прогулы с завода не увольняли, а отправляли еще погулять, поскольку это болезненно влияло на материальное состояние семьи.

На лошадях в Нижний Тагил возили железо и рельсы, а из Тагила везли руду. Дороги были плохие, рабочие спали на повозках, кормили на полпути лошадей. Зимой особенно трудно было в дороге, морозно, а одежда на ездоках плохая.

До постройки железной дороги Н.Тагил – Н.Салда обозы из Алапаевска шли через нейвошайтанск, Петрокаменск, а дальше через реку Чусовую водным путем.

В 1897 году построили железную дорогу и обозы пошли по маршруту: Алапаевск, село Акинфиево, Н.Салда, Н.Тагил. Дорога та называлась Ирбитский тракт.

Из куреней уголь возили на лошадях за 70 километров. Ездили на неделе 2-3 раза по болотным, трудным дорогам. Все работы по подвозке топлива и материалов на заводе выполнялись через подрядчиков.

Так, подрядчик Шишин Иван Абрамович работал на подвозке руды. Имел 15 лошадей и столько же рабочих. И таких подрядчиков на заводе было более 15 человек.

На заводе сдавалась в подряд перевозка валов и труб к прокатному стану. Подрядчик набирал рабочую артель. Тяжести грузились на громовские колеса, в них впрягалась тяглая лошадь. От колес тянулась конопляная веревка, за которую тянули 10-15 человек и пели песню: «Раз, еще раз возьмем» и другие. Запевалой был Евдоким Иванович Горбунов. В песнях тех говорилось о тяжелом труде артельщиков, и высмеивались подрядчики. Вот пример одной из таких песен, записанной со слов Александра Васильевича Зуева, 85 лет от роду:

Мы подрядчика уважим,

Если водки нам не купит,

Рожу сажею намажем.

Раз еще возьмем,

Раз еще возьмем.

Каждый день тяни канат,

Бедный наш рабочий брат.

Раз еще возьмем,

Раз еще возьмем.

Добрый конь, лошадка, ты

Тянешь груз с нам без узды.

Раз еще возьмем,

Раз еще возьмем.

Твой хозяин скуп на корм,

На простой, на галуны.

Раз еще возьмем,

Раз еще возьмем.

И тяни, тяни, тяни,

Чтоб добиться, как и мы,

До лукошка, до сумы.

Пели они и похабные песни и частушки. Например, «На осиновых дровах без штанов сидит …» и т.д.

Как в Нижней Салде появились сенокосные угодья

(Записано со слов Терентьева И.Н, 75 лет)

Я слышал это еще от дедушки. Еще до освобождения крестьян от крепостного права и после него, много работало людей на курнях, где выжигали уголь для завода.

Помещик-заводчик уральских заводов Демидов отдавал места вырубок под сенокосные угодья рабочим курней, как заимище. Рабочие курней чистили их, корчевали пни, подбирали и жгли хворост, вырубали кустарник и помаленьку увеличивали площадь за счет захвата Демидовских лесов. Эти заимищи передавались из наследства в наследство и получались большие елани.

Первые курни были расположены близко от Нижней Салды и причем со всех сторон. Признаки курней и выжига кучевого угля, как исторические памятники, были заметны еще в начале ХХ века.

Тянулись они от северной окраины Нижней Салды по Пряньковской дороги до речки Леневки.

Чем подтверждается наличие лесов вокруг Нижней Салды

(Записано со слов Дудина Н.П. - внука Бессонова Н.Л.)

Наличие лесов подтверждается обнаруженными лет 30-40 назад пнями и мостом из кругляка во дворе дома №8 по улице Шестой Советской (бывшая Шестая Неумойка, а ныне Строителей), принадлежавшего  Никифору Леонтьевичу Бессонову. По всей видимости, по этому месту когда-то проходила дорога на курни.

 Откуда взялась пахотная земля

(Записано со слов Дудина Ф.А., 80 лет)

Чтобы закрепить рабочую силу на заводе, Демидов отдавал рабочим завода и курней свободные места вокруг Салды в аренду под посевные поля за небольшую сумму – 20 копеек за десятину. Население распахивало эту землю под посадки.

После освобождения крестьян от крепостной зависимости, правительство закрепило эту землю , как сенокосные угодья и посевные поля за рабочими завода и курней вместе с лесом. А так же  нарезало обширные площади для общества под два конных посева, одно по Пряньковской дороге, другое по Медведевской дороге.

И это подтверждается фактами. Не смотря на закрепление царским правительством этих земель за обществом и рабочими завода и куреней. Верхнесалдинское Демидовское лесничество назначило Пряньковское конное пасево под вырубку и вырубили. А так же вырубили два простенка лесу у моего отца на сенокосном угодье. Так, общество и мой отец подали в суд на Демидова.

Ходатаем был Исаков Игнат Кириллович. На место положения выехал губернатор Пермской губернии и адвокат Демидова.

Общество отсудило у Демидова не только пасево, но и дрова в пользу общества без оплаты за рубку. А у отца моего тяжба тянулась 10 лет. И все же суд присудил взыскать с Демидова в пользу моего отца деньги за вырубленный лес.

Вот так появились пахотные земли и сенокосные угодья у населения Н.Салды.

Продолжение следует

Помощь от Демидова погорельцам

(Записано со слов Семкова М., 94 года).

«В 1900 году я построил дом, отделившись от отца. Ночевал в новом доме, когда в Салде 6 мая случился большой  пожар. Выгорело 200 хозяйств, в том числе и мое. А 9 мая в Салде случился второй пожар. В двух пожарах сгорело 790 домов.

Тяжело было переживать такое горе, но Демидов нам всем погорельцам помог. Выдал всем по 60 рублей, выписал бесплатно лесу. Лес бесплатно распилили на заводской лесопилке и по нужде, и по просьбе. Разрешили взять на заводе железа на сошники и на предметы обихода».

Про сироту Мишку и большую семью Бессоновых

(Записано со слов семи сестер Бессоновых)

Я слышал этот рассказ 3 февраля 1966 года. В квартире Семкова Василия Степановича, проживавшего по улице Октябрьской революции, собрались родственники, чтобы отметить столетие со дня рождения матери моей жены, которая имела награду  «Мать-героиня» первой степени. Она родила 7 дочерей и 4 сыновей и только один из них умер. Вместо умершего она приютила шестилетнего мальчика Мишку. Он ходил по Салде, собирал подаяния, в летнюю пору спал, где придется – под стопой теса, за поленницей, в трубах. Осенью мать сжалилась и пустила к себе в дом. Отогрела, вымыла в бане.

Сначала девки ерестились, ведь своя семья 12 человек, а потом к нему все привыкли. Сначала он продолжал собирать милостыню для себя, а потом перестал. Так и вырастили Мишку, женили его. Участвовал Мишка в Великой Отечественной войне, живым вернулся домой, помешался умом и умер.

Семья Бессоновых была знатная - не по богатству, а по труду. Отец семейства прожил 97 лет, мать – 87. Ни один из них за всю жизнь не был ни разу в больнице. Работали все время в лесу. Отец с детства был одноглазый, после перенесенной оспы. Прозвище он получил «Гая» и все его дети звались «Гаичами». В детстве он подстригся, как старик Гай, с тех пор и получил прозвище.

Отец был сильным, хоть и ростом небольшой. Накроют бывало в шутку на него сыновья, а все его столкнуть с места не могут. А отец рукой столкнет одного, а двоих схватит другой рукой и бросит в Тагил реку. Хоть и был одноглазым, а в 90 лет сам вдевал нитку в иголку.

В сильный мороз, бывало, едет в лес, порвется застывшая на морозе завертка у саней, он ее в руке отогреет, да и забудет рукавицу на снегу.

А когда женил сыновей и дочерей выдал в замуж, пошел на завод работать к подрядчику Волкову. Грузил тяжести по 12 пудов весом. Ему за эту работу платили полторы ставки.

Про Смешного старичка и других знахарей

(Записано со слов Семковой Марии Федоровны, домохозяйки, 66 лет)

Хотите - верьте, хотите - нет… Лет 50 назад я была горничной у торговца Волкова, который жил на Второй Напольной улице. А на Третьей Напольной жил старичок Замураев Григорий Федорович по прозвищу «Смешной». Многие его знали, как знахаря. Он лечил килу, мог сам ее поставить наговорами. Лечил и людей, и лошадей. У лошадей вылечивал хромоту, мокреса, лишай и другие болезни.

Говорили, что он может заколдовать круг, в который человек зайдет и не выйдет.

Рассказывали такой случай. На реке Тагил он ставил морды для ловли рыбы, затем, пойманную рыбу спускал в мойку, чтобы рыба была живая, свежая. И вот эту рыбу обнаружили два парня, положили рыбу в мешки, а уйти не смогли. Пока старик не пришел и не выпустил их из круга. Когда они стали прощаться, он им сказал: «Я вам ни чего не сделал, идите куда надо».

Рассказывали, что в Салде был еще один такой знахарь. Был и в деревне Пряничниково – владелец водяной мельницы Пряничников Алексей. Был он охотником, ставил капканы на лис и кто осмелится снять без него лисицу из капкана, тот не сойдет с места.

Семкова Мария Федоровна (65 лет) лечилась от килы у Николая Кобенина, который жил на В.Мулинской улице.

Ирина Григорьевна, дочь старика Замураева, рассказывала Семковой, как можно получить колдовство: «Надо в 12 часов ночи идти одной в баню. Покажется собака с разинутой пастью. Из ее рта будет пылать огонь. И человек должен дать заклинание, что он клянется своим отцом, матерью, братьями и сестрами, что о произошедшем никому не скажет. А сам человек полезет в разинутую пасть собаки. Только тогда человек получит колдовство…»

Собака - друг человека

(Записано со слов Горнова Григория Петровича, 71 год, житель улицы Фрунзе)

Случилось это в 1930 году. На Тагил-реке стоял двухэтажный одиночный дом. Принадлежал он Нижнесалдинскому лесничеству. Жил в нем Мокеев Василий Павлович.

Лесники в те годы были охотниками, имели собак. Однажды при обходе лесной делянки Мокеев шел по берегу реки Тагил с ружьем и собакой Мурзой, которая славилась своими охотничьими качествами.

Шел август месяц, сильно грело солнце. Мокеев шел и стрелял в уток. Дошел до утеса, бросил в реку чучело утки, а сам сел под утес за калиновый куст поджидать стаю уток.

В это время гадюка, потревоженная человеком, попыталась ужалить охотника. Но собака вовремя увидела ее, залаяла, схватила змею зубами и стала бить ее о камни. Так она спасла своего хозяина от верной смерти.

Как медведь у мужика лошадь задрал

(Записано со слов Шумилова Семена Семеновича в 1963 году, 70 лет, проживал по улице Пионеров)

В царское время жил в Салде один бедный мужик. Была у него лошадь, сенокосное угодье, а своего поля не было. Сеял он овес на небольшом клочке сенокосного угодья, далеко от дома, около болота.

Пришла весна, надо пахать поле. Начал мужик пахать, а лошадь слабая, не везет соху, выходит соха из борозды. Злится мужик, ругается, бьет лошадь хлыстом, а она все равно  не везет.

Вышел мужик из терпения, пот с него градом льет. Вот и говорит он в сердцах: «Да, чтоб тебя медведь задрал!»

И ни будь диковинка, а на том болоте жил медведь. И когда мужик кончил пахать, то на ночь отпустил  лошадь, с колоколом на шее, пастись. На звон колокола из болота вышел медведь и задрал лошадь.

Утром мужик проснулся, прислушался, не брякнет ли где колокольчик. Нет, не слышно. Пошел искать и нашел свою лошадь у болота мертвую.

Потужил-потужил мужик - поле не допахано, денег на покупку лошади нет, дома семья. А время не ждет – надо сеять. Попросил он у богача денег и купил другую лошадь. Стал допахивать поле, а лошадь не везет соху. Ругается мужик, но сказать боится: «Да, что б тебя медведь задрал!» А вдруг и вправду задерет…

Продолжение следует

Как рабочий обдурил управителя завода

(Записано со слов Гусева Григория Петровича)

Давно это было. Завод тогда принадлежал Демидову, а управителем завода был Поленов Константин Павлович. Он имел посевы в двух местах, содержал и пасеку.

У рабочих завода тоже имелись посевные поля. Периодически у них возникала потребность в железе – на сошники к сохе, подковы, полозья к саням. Вот и шли они к управляющему с просьбой. Кому-то он разрешал, кому-то отказывал. Но рабочие все же ухитрялись выносить с завода железо, поскольку в заводской охране стояли бывшие рабочие.

Однажды Петушко Матронин попросил Константина Павловича дать ему железа на подковы. Тот отказал. Тогда Матронин ему и говорит: «Все равно украду!» «Своруй, если сумеешь», - ответил Поленов, на том и разошлись.

Вскоре Матронин пришел на завод в длинной, широкой яге из собачьих овчин. Согнул железные прутки и обвил их вокруг себя. Идет к проходной и ждет, когда Поленов пойдет с завода. Дождался, подошел к управителю, идут дальше вместе.

Матронин опять просит у Поленова железо. А тот ему отвечает: «Я же Вам сказал, что не могу разрешить». Так вместе и прошли заводские ворота. Тут Матронин вынул железо и сказал, что  вынес его с завода. На что Поленов ответил: «Молодец, шельмец, управителя обдурил!»

После Поленова в 1911 году управителем завода был назначен Дунаев Сергей Николаевич. На проходной охранником в те годы был Горбунов Евдоким Иванович. Управитель его и спрашивает: «А что Евдоким Иванович, много с завода воруют?»

«Бывает и много, порой приходится и помогать», - ответил Горбунов.

«Как помогать? А зачем я тебя сюда поставил?» - возмутился управляющий.

«Так, если меня не будет, еще больше будут воровать…»

Встреча в лесу с медвежьей семьей

(Записано в 1966 году со слов Дудина Никиты Гавриловича, 67 лет, проживал по ул.Фрунзе)

Это было еще в те далекие года, когда люди носили верхнюю одежду – чекмени, а вместо белья – холщевые рубахи и штаны.  Рабочие работали тогда на Демидова в курнях за деревней Кокшарово на речке Дурной.

Сложил, как-то раз, Степан Дмитриевич кучонок и пошел к речке за ветвями на короб. На нем был чекмень, а за поясом топор. Стал он через колодину на дороге перелезать, а за ней лежала медведица с медвежатами. Вскочила она на ноги, заурчала, шерсть на хребте дыбом поднялась. А медвежата подбежали к нему, и давай лапами хватать за штаны. Вышел тут из кустов и сам медведь, лапой медвежат оттолкнул, а Степан Дмитриевич от страха сознание потерял. Очнулся под деревней Буксиной за много километров от того места, где встретил семью медведей. Был он совершенно цел и невредим, только в одних холщевых штанах. Как туда попал и где потерял остальную одежду, так и не мог потом вспомнить…

Салдинские чудаки

(Записано в 1966 году со слов Гусева, 62 года)

Жили в Салде два соседа. Одного звали Устим, другого – Федор. У Устина жена была под его влиянием, не имела права ему возражать. Знала, мужу возражать – быть поколоченной. Устин относился к своей жене по пословице: «Курица – не птица, жена – не человек!» Был Устин мужиком трудолюбивым, но при разговоре употреблял скверные слова.  Прямо противоположные отношения были в семье у его соседа Федора.

Вот как-то раз Устин с Федором по-соседски выпивали, и тут федорова жена напустилась на мужа: «Опять пьешь, бездельник!». А тот в ответ ни слова.

Устин слушал, слушал, да и говорит соседу: «Эх, Федор, была бы она моей женой, я бы знал, что делать!» А жена Федора подскочила к Устину, и кажет ему в лицо фигу: «Задень-ко чужую-то жену!»

Устин и говорит тогда: «Федор, благослови!» А Федор с пьяна отвечает: «Бог благословит…»

«Благословленный» Устин так двинул в портрет федориной жене, что она от передних окон избы  улетела к самому порогу… Вот так жили в прежние времена жены у своих мужей…

А еще проживали по соседству два других чудака – Никола, да Евсей. И всегда то они подзуживали друг друга, при любом удобном случае.

Вот поехали они как-то раз на верховых лошадях с пестерями по грибы на большую стойку (место сбора лошадей конными пастухами). Приехали, сняли с лошадей пестери, спутали лошадей, отпустили пастись на траву, а сами пошли грибы брать.

Никола собирал грибы все, кроме гнилых, а Евсей брал только молодые грузди. Никола, хоть и маленький, да хромой, а набрал грибов полные пестери. А Евсей – большой ростом, крепкий, но сколь не ходил, а набрал груздей мало.

Настало время ехать домой. Никола ходит, подзуживает Евсея: «Эх, ты, пряха. С чем домой поедешь?» Тогда Евсей решил еще пособирать грибы, пошел и Никола тоже. Пока Никола ходил, Евсей вынул из его пестерей грибы, свалил их где-то в лесу, а вместо них наклал камней и сверху прикрыл грибами.

Едут домой. У Николы лошадь идет вся в пене, а у Евсея – сухая. Дома Никола с женой с трудом сняли с лошади пистери. Стала жена выкладывать грибы, да как охнет: «Никола, да ты ж каменья вместо грибов привез!»

Никола догадался, чья это шутка. Озлился он на Евсея, а набросился драться на жену. Чтоб не перечила мужу…

За провинку всю семью в угол

(Записано в 1964 году со слов Щукина Ивана Егоровича, 67 лет)

Был в Салде такой чудак – Зорихин Семен Григорьевич. У него была семья – две дочки, два сына, он да жена. Старшая дочь Антонина уже была замужем, Анастасии было 16 лет, Василию – 17 лет, а  младшему Илье – 15 лет. Самому Семену Григорьевичу в тот год исполнилось 50.

Так вот он за провинку всю семью ставил в угол. Так и стояли, пока он не освободит.

Звали его все дети – батя. Приказания его выполняли безоговорочно. Семья была трудолюбивая, но бедная. Сам он болел туберкулезом и умер в 1920 году.

А еще жили в Салде два брата Зорихины – Данила и Никита. Оба холостые, не женились до пятидесяти лет. У них была жива старушка-мать и свой родительский дом.

Данила всю жизнь работал на курнях потожным, только и знал, как выжигать уголь в кученках. Дров не рубил, кученок не ложил, а знал свою узкую специальность потожного. Специальность эта в то время была очень ценной, нужда в таких специалистах на заводе была большая, потому как не каждый мог сам выжигать уголь. Данила работал по найму у мужиков. Каждый старался выжечь уголь к санному пути, чтобы выполнить договор с заводом к сроку.

Данилу мужики баловали, давали ему магарыч водки, задатки деньгами вперед под работу и в результате он морально разлагался. Брал деньги вперед у нескольких человек, а работу выполнить не мог, поскольку каждому нужно выжечь уголь вовремя. Не редко это доводило до скандала.

Однажды Данила взял задатки у двоих человек, за то чтобы выжечь кученки в одно и то же время. Мужики подняли между собой спор, тот и другой потащили Данилу за волосы один к себе, другой к себе. Упрекая друг друга в том, что оба, дали ему задаток и напоили водкой. Данила от боли метался и рвался убежать, и освободился только, когда оставил в руках у мужиков по пучку своих волос. Так волосами и «рассчитался» с мужиками.

Вместе с Данилой работал на курнях и его брат Никита. И стали они вскоре потехой для мужиков за свои проступки. Вот однажды они выжгли два кученка. Приехал хозяин принимать у них работу, угостил водкой и дал еще в дорогу. Пошли братья домой – у одного на ногах лапти, у другого – опорки от старых сапог. Да и дома у них ни одежды, ни обуви другой не было. По дороге допили они водку, Данила заиграл на гармошке-простушке и они вдвоем запели:

«Раскатись моя телега,

Все четыре колеса.

Подниму свою сударушку,

Под сами небеса».

Спели песню, Данила поставил гармошку на пень и говорит брату: «Эх, Никита, вот бы нам с тобой век так прожить. Вот бы счастье – то!»

Подошла осень, начались заморозки. Никита пошел работать молотобойцем в кустарную мастерскую, а Данила - к старшему брату Ивану Егоровичу. У Данилы там была невеста – племянница. Каждый вечер в доме собиралась молодежь, танцевали, пели песни, а Данила играл на гармошке кадриль, сидя на печи и свесив ноги. Как-то раз играл он, играл, остановился и тяжело вздохнув сказал: «Господи, прости ты меня да Никиту нашего». Его спрашивают: «Чего это ты, Данила, за Никиту молишься?» А он отвечает: «А как иначе-то. Ведь он мне родной брат».

«Ну и что?», - говорят ему: «Пусть Никита сам и молится». А Данила отвечает: «Никите нынче нечем молиться. У него нет пальцев на правой руке, из которых перст складывается. Отрубил он их в кузнице за сороковку водки. А поскольку пили водку вместе, вот и молюсь теперь за него…»

Однажды мать кормила Никиту и Данилу горячими блинами и к ним пришли соседи. Их дом всегда бывал полон, когда братья были дома. Никита приглашает гостей сесть за стол и поесть с ними блины. А те отвечают: «Никита Егорович, да вам самим не хватает блинов-то! Посмотри, Данила вместо блинов жует белую тряпицу!»

И действительно, Данила сидел за столом пьяный, склонив голову на стол. Свалил рукой сковородку с блинами и вместо блина ухватил белую тряпицу, лежавшую на столе. Сунул ее в рот и жевал вместо блина…

В 1914 году началась Первая мировая война. Водки в продаже не стало и тогда Данила и Никита чистенько оделись и... женились.

Продолжение следует

Изменения социальной среды после отмены крепостного права

(Записано в 1965 году со слов Лапенкова Федора Амосьевича, 85 лет)

Если в годы крепостного права крестьяне целиком были зависимы от помещика-заводчика Демидова и его приказчиком в экономическом, политическом и бытовом отношении, то после отмены крепостного права получилось изменение социальной среды. Это видно из того, что Демидовский завод, хоть и медленно, но уверенно развивался.

Был построен новый завод, прокатный стан и другие цеха. Появилась дополнительная потребность в рабочей силе. Росла квалификация заводских рабочих.

Рабочие, крепко занятые на производстве, стали продавать свои земли, становясь пролетариями, а другая часть населения Салды стала скупать землю и обогащаться.

Росло население поселка за счет переселенцев из других губерний. Росло поголовье скота и птицы, появилась потребность в обозе. Появились свои мастера саночники и колесники – это братья Апаницины, Стариковы, Тютины, Мокеевы и другие.

Понадобились мастера по выделке овчин и кож. Таковыми в Салде были кустари Пьянков, Голованов и другие.

С ростом населения росла потребность в валенках и битье шерсти на пряжу. Раньше эту работу выполняли ремесленники, приезжавшие в поселок на сезон, а весной уезжавшие на родину на полевые работы. Они ходили по домам и работали только из давальческого сырья. Теперь они оставались в Салде на постоянное жительство, обзаводились своими домами. Таковых было 12 кустарей – Цветков, Кирпичников, Краюшкин, Гагарин, Фадеев и другие.

Вначале они работали одиночками, но со временем стали нанимать работников и работали не только с давальческим сырьем и в зимний период, а уже круглый год скупая шерсть у скупщиках на ярмарках в Алапаевске и Ирбите. Затем перерабатывали эту шерсть и продавали на местном рынке. Так, Фадеев и Кирпичников имели в Салде свои торговые лавки и механизировали производство.

На заводе появились подрядчики с наемной рабочей силой – Шишин, Гераскин, Коновалов, Горшенин и другие.

Ходившие по дворам с лотками торговцы Тяпкин, Белов, Замятин, братья Шубцовы и братья Шамарины - разбогатели, построили магазины и дома, стали иметь большие оборотные средства. Купец Треухов имел оборотные средства до миллиона рублей и водяную мельницу на реке Салда. А торговец Шамарин перед Первой мировой войной владел кинотеатром и электростанцией.

В обществе  все сильнее проявлялись социальные различия, как по уровню жизни, так  в культурном и нравственном развитии населения.

Появились местные скупщики леса, лесопромышленники и владельцы крупных сенокосных угодий. Они богатели, продавая свой лес и самовольно производя рубку Демидовского леса. На вырученные от продажи леса деньги покупали погонных лошадей, закупали возами муку и овес на продажу. Размах самовольных рубок был таков, что Демидов затребовал из губернии ингушей на охрану своих лесов.

Таким образом, одна часть населения Салды становилась зажиточной, а другая беднела. Появилось множество людей просящих подаяние. Особенно страдали те, кто работал на старательских работах. Не случайно в народе появилась поговорка: «Золото мыть или голосом выть».

Богатые стали учить своих детей в школах и в высших учебных заведениях. За ними тянулись и середнячки. А дети семей бедняков, так и оставались поголовно неграмотными. Отсюда стали резко вырисовываться контрасты в поведении местной молодежи. Меж тем, потребность в увеличении количества школ для местных властей была не столь важна, чем потребность церковнослужащих в церквах.  Так Александровская церковь была построена в 1905 году на отчисления из заработка рабочих и сбора добровольных пожертвований, а волостное училище открылось лишь семь лет спустя – в 1912 году.

Продолжение следует

Культурные учреждения и места развлечений Н.Салды

(По материалам  народно-краеведческого музея г. Н-Салды и воспоминаниям Павла Ивановича КОРПАЧЁВА, служащего главной конторы завода, 82 года)

Первая школа появилась в Н-Салде в 1836 году, а первая деревянная церковь - в 1764 году.

После освобождения крестьян от крепостной зависимости и до Октябрьской революции было открыто семь школ. Из них, с начальным обучением - 5, с двухклассным обучением - одна. Городское училище на правах среднего образования открылось в 1912 году. В бытность управителя завода Константина Павловича ПОЛЕНОВА было еще групповое обучение глухонемых.

Напряду со школами, открывались церкви - Никольская, Единоверческая и Александровская.

Увеселительных мест до конца XIX века никаких не было. Только в конце XIX века на втором этаже дома управителя заводом был организован клуб, который обслуживал только местную знать, а не рабочих. Руководила  клубом жена управителя - Поленова К.П. 

Только в начале XX века на территории завода, в бывших конюшнях, был открыт клуб для рабочих. В клубе работали драмкружок и музыкальный оркестр в количестве 30 человек. А до этого единственным развлечением у взрослых и молодежи были вечерки.

Были в местном обществе люди остроумные на шутки, анекдоты, рассказывали сказки. Их квартиры и посещали взрослые, чтобы  провести свободное вечернее время. А молодежь ходила на вечерки к девушкам, которые собирались в доме у одной из подруг с вязками в руках.

В праздничные дни, в особенности на Пасху и в день выборов конных пастухов, собирались круга для пробы силы. В этих кругах боролись, бились в кулачки, тянулись на палке. В этой пробе сих участвовали множество болельщиков. Это было настоящее зрелище.

Мой первый кученок

(Записано в 1967 году со слов Дьячкова Виктора Николаевича, рабочего завода, 62 года)

С малых лет я пошел работать с отцом на курни, поэтому я до установления в Салде Советской власти и неграмотный был. Работать на куриях я научился у отца, а потом, когда отец  умер, у старых углежогов, у которых я работал в работниках до 1916 года. 

В том же году я взялся самостоятельно работать, но боялся. Старики-углежоги приняли меня к себе в коллектив по условию. Братья мои подросли, Степке было уже 12 лет. Взял я его с собой на курень и заложил свой первый кученок. Я знал, что кучата  можно выжигать «на мосту» или прямо на земле. Когда выжигаешь кученок «на мосту», легче им кучерить во время горения, но тяжелее класть сам кученок, поскольку надо настилать «мост», а это нам с братом было не под силу.  Было мне тогда всего 15 лет. Заломил я кученок на земле, выполнив все правила его закладки. Затравил в трубу огонь и кученок загорел.

Вначале из трубы шел черный дым, а потом, когда дрова в кученке стали разжариваться, пошел  белый. Все шло нармально, но потом сбоку кученка заиграл синий огонек, прогорел бок, получился провал. Дым в трубу не пошел, а тянул в этот боковой прогар.

Я испугался, побежал к опытному углежогу дяде Пете и он меня научил, что надо делать. По его совету, я пробил дыру в противоположной стороне, создав встречную тягу, и дым у меня пошел  в трубу. Я обрадел, забросал обе дыры землей, утрамбовал ее и спал землю уплотнять по всему кученку. Земля давала осадку по пол аршина и больше. А сверху, около трубы земля оказалась выпуклой, как будто кто на трубу надел земляной воротник.  Тогда я аккуратно срезал эту землю и уплотнил это место.

Выгорел мой первый кученок хорошо, только и была потеря с полкороба там, где случился боковой прогар. Всего же в тот день от кученка я нажег 50 коробов угля. А на следующий раз я заложил уже два кученка сразу - один «на мосту», а другой на земле и выжег без потерь 100 коробов угля. 50 коробов сам вывез на склад завода, а остальные вывезли другие возчики.

А тут случилась революция. Раньше - то меня не принимали на завод работать, посылали на курень помогать отцу. А тут меня приняли на завод, и я 25 лет отработал машинистом в машинном отделении завода, пока не вышел на пенсию.

Продолжение следует

О большой семье Бессоновых

(Записано со слов сестер Бессоновой А.Ф. и Бессоновой А.Ф., 73 и 70 лет)

Мы помним, когда еще были девушками, как много мы работали. Семья у нас была большая - тринадцать человек, из них, семь девок. Нашему тяте тяжело было нас поднимать. На каждого надо было купить какую-нибудь одежонку, обуть, накормить. А когда  девки стали подрастать, каждой надо было припасти приданое. Так было не у нас одних, а во всех салдинских семьях. Выходишь замуж и везешь приданое в новую квартиру.

Мы с малых лет помогали  отцу.  Отец работал в лесу на курнях, рубил дрова и нас увозил в лес с собой дрова пилить. А придет страда, прежде чем ехать к себе на покос, отец берется выкосить покосы у богатых мужиков. За  лето, бывало, выкосим по 5-6 чужих покосов, а потом едем на свой. Вот так и проходила наша молодость - в нужде, да в лесу.

Приедем домой в субботу в бане вымыться, а в понедельник уже снова в лес едешь. Подружки наши, у которых родители жили справно, в воскресные дни отдыхают, а нам некогда. Надо все с себя выстирать, починить.

Несколько лет наш отец работал на реке Тагил старателем, наша делянка была у речки Соколок. Работали на плоту, старателей в те годы на реке Тагил было много. Там, где мы работали, был паром, а перевозчиком на нем был наш дедушка Иван Леонтьевич БECC0H0B.

Вставали старатели утром рано. У каждой старательской артели была установлена норма в ковшах сколько грунта промыть в день. Работу старатели кончали рано, часа в четыре дня. А дни были летние, длинные. Вот тут мы и находили себе отдых. Лето, луга кругом, цветы, сосновый бор, воздух здоровый.

Старатели работали не только на плотах, но и по берегам. Места эти имели свои названия - Цыбанов лог, Горно-Павловское, Далекий плес, Балабан. И это только на участке, где работали мы. А выше и вниз по течению реки работали сотни людей из ближайших деревень, расположенных по берегам.

Сказ о том, как Илья женился

(Записано в 1967 году со слов Чернова Виктора Алексеевича, работника советских органов, 69 лет)

В 1918 году Илья ушел добровольцем в Красную армию на Гражданскую войну. Служил кавалеристом в Стальном полку 29 дивизии 3 Армии на Восточном фронте. Прошел  с боями, отступая до Вятских полей и обратно, уже наступая, освобождал Урал и Сибирь до самого города Омска.

Было ему двадцать три года, когда колчаковские белогвардейские войске, на Восточном фронте, поспешно отступали на Дальний восток под натиском Красной Армии. Освобожден был Урал и Омская область. Война закончилась, началась демобилизация. Пришла пора возвращаться на родину и Илье. Да и жениться ему  уже было пора. Но только как? На лицо он некрасивый, корявый. Это оспа его в детстве безжалостно изуродовала. Дома бедность. Некрасивую девчонку замуж брать не хочется, а красивая за него - не пойдет. Примерно, так он рассуждал тогда.

Но забыл Илья одно – может и не красавец он, но зато человек уважаемый. Знали его земляки, знали и уважали товарищи по службе.  Никогда и нигде головы он не вешал - ни в боях, ни на отдыхе. Кто при неудаче в боях поднимал настроение бойцов? Конечно же, Илья, своими шутками и крепкой товарищеской дружбой!

И вот однажды в одной из деревень Омской области Илья познакомился с девчонкой по имени Шура. Пo душе она была ему была и на лицо красивая. Но замуж отказывалась идти без венчания. Илья и думает, а как ему вставать под венец в церкви? Посмотрят люди - невеста красивая, а он ей не пара. Но все же решил венчаться. Договорился с товарищем, чтоб тот вплоть до момента пока Илья не встанет под венец, изображал жениха, дабы посторонние люди думали, что жених не Илья, а его товарищ.

Так и сделали. Никто и не догадался до последней минуты, кто настоящий жених, пока Илья не встал с невестой под венец. А как встали молодые под венец, увидели люди, да как ахнут: «Шура, вот так жениха себе выбрала!» Но судить-рядить  было уже поздно – Илья с Шурой обвенчались.

Едут Илья с молодой женой домой в Салду. Илья рассказывает Шуре, что он живет богато, у него двухэтажный дом, имеются две лавки.

Приехали  на родину в Салду. На дворе была уже осень, ночи темные. Подходят к дому Ильи, он и говорит жене: «Вот мой дом». И действительно, дом двухэтажный на три окна, стоит на берегу пруда. Но настолько накренился на бок, что вот-вот свалится в пруд.

Вошли в избу. Дверь полностью не открывается, перекосилась. Косяки у дверей вывернуты, а в комнате нет ни одного стула. Зато стоят две лавки-скамейки. Илья и показывает на них жене: «Вот и две моих лавки». Рассмеялась молодая жена, да так и стали они жить-поживать, добра наживать…

Слепой умелец с Тагильского кордона

Ему 75 лет, живет он на Тагильском кордоне, что на реке Тагил. Ослеп он еще, когда был мальчиком и учился во втором классе.

Ему по силам любая работа - плетет корзины, решетки и веревки любой формы вьет. Держит пчел и сам ухаживает за ними. Легко может по звуку выбрать лесину, которая будет хорошо слоиться на штукатурную дранку и кровлю. На ощупь по коре определяет лучше зрячего из какой древесины  изготавливать корзины. Плетет их сам и сдает потом по договору в торговлю.

Ходит по деревне без помощи посторонних без ошибок. Русскую грамоту помнит со школы, а грамоту слепых изучал самоучкой заочно. Обладает хорошей памятью. Через многие годы при встрече с человеком, с которым когда либо  встречался, узнает его по голосу.

Продолжение следует