В первый раз на большой сцене Дворца
Когда я был маленький, я очень любил петь. Дома, в школе и даже в гостях. Особенно мне нравились военные песни – «Там, в дали за рекой уж погасли огни…», «И нет нам покоя, гори, но живи…» И мама даже собиралась записать меня в музыкальную школу, но потом пожалела. С Малого мыса, где жила наша семья, автобусы в годы моего детства ходили крайне редко и даже на учебу в школу №9, которая располагалась на городской площади, приходилось ходить пешком через старый завод.
В старой девятой школе, как быть может, помнят все, кто там учился, любимым предметом были пение и рисование, которые вел учитель рисования и пения Николай Васильевич. Он хорошо рисовал и красиво пел, а нам своим ученикам на уроке пения подыгрывал на баяне. А еще в те годы в каждой салдинской школе был свой хор. Правда, он был не постоянный и его собирали к большим праздникам и конкурсам, посвященным какой-нибудь государственной или революционной дате. И вот однажды, как я сегодня понимаю, к очередной годовщине Октябрьской революции, в нашей школе организовали детский хор.
Школа наша была в те годы небольшая, а потому в хор собрали всех тех, кому на оба уха не наступил медведь – для массовости. В итоге, на маленькой школьной сцене на втором этаже всех участников просто невозможно было разместить, а потому репетировали по очереди.
Николай Васильевич – в жизни скоромный, тихий человек, проникшись важностью политического момента, старался слепить из нашей сборной команды хоть, что ни будь напоминающее хоровой коллектив. Получалось, впрочем, не очень и наши не стройные голоса явно резали ухо любимому учителю, хоть мы и очень старались. К моей великой радости Николай Васильевич для школьного хора выбрал мою любимую песню из «Неуловимых мстителей», которую я знал назубок, а потому пел с большим воодушевлением, в общем, очень громко. Наш интеллигентный Николай Васильевич умоляюще глядя в раскрасневшиеся от старания лица таких же, как я крикунов, умолял: «Ну, зачем же так кричать, надо просто петь…» Но мы продолжали упорно делать так, как считали нужно исполнять настоящие революционные песни. В конечном счете, учитель поставил всех крикунов, в том числе и меня, в последний ряд, чтобы хоть как-то заглушить наш откровенный ор.
Репетировали мы, наверно, с месяц и когда оставалось до городского смотра школьных хоров неделя, наше выступление пришел послушать молодой директор школы Вадим Семенович. У нашего Семеныча, как мы его меж собой называли, с чувством юмора было все в порядке, и хотя он недавно был принят в ряды партии, еще не успел, как я понимаю сегодня своим взрослым умом, закостенеть от партийной дисциплины. Дослушав до конца наше исполнение революционного произведения, он слегка улыбнулся и негромко сказал бледному от волнения Николаю Васильевичу: «Ну, что ж Николай Васильевич, вы сделали с этой оравой все что смогли. Даст бог, когда они будут петь на большой сцене Дворца культуры ни кто, ни чего не поймет. Тут ведь главное, что песня в тему…»
Наступили осенние каникулы. Отпуская класс на «заслуженный» отдых, наша классная Августа Ивановна заставила нас написать в своих дневниках: «6 ноября в 11 часов в ДК 1 Мая - конкурс школьных хоров. Всем быть в белых рубашках и пионерских галстуках! Не опаздывать!»
Хорошее дело не опаздывать, когда на каникулы запланировано столько важных дел – рыбалка, охота на ворон, игры с уличными ребятами… Да мало ли дел у мысовских ребят на каникулах. Не то, что у взрослых – работа, домашние дела! Скукотища!
В общем, о своем участии в конкурсе школьных хоров я забыл. И, наверное, и не вспомнил бы если бы не моя мама, которая накануне вечером, желая мне спокойной ночи не напомнила: «Олежик, не забудь, что тебе завтра во Дворец на конкурс. Рубашку и галстук глаженные я повесила на спинку кровати. Не проспи, все будут на работе». Я сонно кивнул и уснул безмятежным сном, какой бывает разве что в детстве…
И, конечно же, проспал. В начале одиннадцатого подскочил, как ужаленный и даже не позавтракав сваренной для меня мамой любимой рисовой кашей, одевшись, как солдат помчался пешком в город, во Дворец. Но сколько не торопился, все равно опоздал. Вернее, почти опоздал. Пока я, проплутав по огромным дворцовским коридорам и фойе, вбежал на сцену, наш хор уже взгромоздился на многоярусные хоры и ведущий дал команду открывать занавес. Словно акробат, я в самый последний момент забрался на свое место в последнем ряду, и ведущий громко объявил залу: «Выступает хор учащихся школы №9!»
Наш учитель Николай Васильевич, сидевший на стуле перед нами, раздвинул меха своего испытанного временем баяна, и хор громко и дружно, всей силой юных глоток грянул: «Усталость забыта колышется чад и снова копыта как сердце стучат…» И как мне тогда казалось, всех громче и отчаянней пел я: «И нет нам покоя, гори, но живи. Погоня, погоня, погоня, погоня в горящей степи…» Пел и даже не видел, для кого пою. Яркие лампы-софиты на потолке светили прямо в глаза, а потому впереди, за спиной нашего учителя была сплошная темнота, и мне казалось, что мы в нее и поем. Но вот отзвучали последние аккорды песни, и темнота ожила «бурными и продолжительными аплодисментами». Включили свет, и я увидел, что все места в зале заняты такими же, как мы школьниками, одетыми в белые рубашки и красные галстуки. Может им наше выступление и вправду понравилось, а быть может, они тоже очень любили эту песню, еще недавно звучавшую с экрана кинотеатра «Кедр». Только нам, конечно же, было очень приятно слушать эти аплодисменты – первые в нашей, еще такой юной жизни…
За свои, уже немалые годы я много раз выходил на большую сцену Дворца культуры, но тот первый запомнил навсегда…
Олег Журавлев
